– Я утром слышала в ординаторской, как Олег орал на свою по телефону, – с робкой надеждой проговорила Даша.

Но Люська только хмыкнула:

– Орет, потому что любит. Она к нему сюда рвется, как и Ирка Ерохина, а мужики их чуть не матом кроют, чтобы снаружи удержать. Нет, Даш, слонику не светит! Это нас с тобой удерживать некому. Поэтому мы тут сидим, а их жены – там, в безопасности.

Олег лег в постель, не раздеваясь, и откинулся на подушку. В этой ненормальной новой реальности даже раздеваться приходилось по регламенту. Идешь в «красную зону» – надеваешь защитный «боекомплект». Выходишь – раздеваешься в «шлюзе» донага, в душ, а потом натягиваешь новую хлопковую пару: штаны, блузу. И носишь это до следующей смены. Вся «чистая зона» – как близнецы: медсестры в зеленом, врачи в синем. Все стерилизуется, свою одежду даже смысла нет доставать. Сумка Олега так и стояла в углу палаты, нераспакованная.

Палаты, отведенные для отдыха персонала, чем-то напоминали пионерский лагерь: мальчики – налево, девочки – направо. По четыре человека в комнате: двое работают, двое отдыхают. Они с Ерохиным и сменщиков-то почти не видели. Пока ты в душе, смена уже в «красную зону» вошла. За полтора месяца уже привыкли, нормальный режим. Еще бы… еще бы люди не умирали!

В комнату ввалился Ерохин и, смеясь, приземлился на свою кровать:

– Олег, ты прикинь! А я, оказывается, еще ничего в свои-то сорок пять! Меня только что в бельевой Люська чуть не совратила!

Клементьев в недоумении уставился на друга:

– А ты? Совратился?

– Да брось, – беспечно махнул рукой Ерохин. – Я Ирку люблю! Вот как выздоровел – так прямо не могу дождаться, как я ее любить буду.

– Это реакция на стресс, Вась, – усмехнулся Клементьев. – Помнишь, в меде учили четырем типичным реакциям организма? Бей, беги, прикинься падалью или… или секс. Деремся мы тут с вирусом каждый день, бежать некуда, падалью прикидываться – не наш метод. Поэтому секса хочется. Нормально это. Главное – до дома дотерпеть.

– Дотерпишь тут! – с наигранной ворчливостью заметил Ерохин и мечтательно вздохнул, перелистывая что-то на экране телефона. – Ты даже себе не представляешь, какие мне Ирка фотки прислала. Чер-те что, а не фотки! А вот эта… Святые угодники! Я ж когда ее просил, не думал, что она так…

Он сел в постели и, шлепнув рукой по щеке, медленно провел ладонью вниз, а потом оттянул ворот.

– Олег, ты в подростковом возрасте как из ситуации выходил? У меня была целая коллекция фоток из мужских журналов… Я на них…

– Да понял я, понял! – хохотнул Клементьев. – Что ж я, подростком не был? Иди уж, подросток, руки только помыть не забудь!

Уже у порога Ерохин обернулся:

– А ты Ане напиши. Может, у нее тоже расслабить тебя получится? Потому что, если ты сегодняшней ночью не уснешь – я вколю тебе кубик снотворного!

Нет, Ане он сейчас писать не станет: наверное, она тоже устала после работы. Скорее всего, сейчас ужинают с девчонками, обсуждают получение аттестатов… Дочери закончили девятый класс и, как все дети, радовались отмене выпускных экзаменов, случившейся из-за карантина. Дети – они и есть дети… Эх, что за возраст – шестнадцать лет!

Он заложил руки за голову: сон не шел, как обычно. Овец посчитать, что ли? Или в воспоминания удариться? Обычно приятное заснуть помогает… Так, что он делал, когда ему самому было шестнадцать? Школьный театр с Шекспиром, колхоз с клубникой, друзья-одноклассники Лиза и Сашка, увлечение Формулой-1. Аня тогда еще совсем ребенком была… А вот когда ей самой исполнилось шестнадцать… Был у них один забавный эпизод: из тех, что вспоминают в обнимку… Олег растянул в темноте всю ширь своей улыбки. Его маленькая Аня… Да и сам он тогда был размера на три поменьше.