Водитель посматривает в зеркало на меня, тянет надменную улыбку в зарослях бороды. Узнает наступающую без-Радостную ломку.

– Попробуй зевнуть, ― советует он. ― Будто уши заложило, должно помочь.

Но тут его голос тонет в жутком скрипе крюка о таксоканат. Сыплются искры. Льется ругань таксиста. Ржавые воздушные рельсы и крюки почти отрываются из-за старости и перегруженности. Сзади в такси едва не влетает аэрокар, и водитель плюется от злости.

А я щекочу уши, и пытаюсь зевнуть.

Такси сотрясается, летим дальше, и вскоре неоновый розовый ореол слепит нас. Приглашенный актер на огромном видеоплакате повторяет и повторяет приветствие и приглашение в район. Мы спускаемся, не долетая до границы. Я расплачиваюсь остатками старых джуттсов в кармане, недовольно бурча, что у таксиста нет бесконтактного терминала, и выковыриваю себя на мокрый тротуар.

На слабость нет времени, пистолет проверяю на каждом шагу. Как и было обещано, чувствую на лице первый снег и кутаюсь в пиджак. Делаю несколько шагов, снег превращается в небольшую метель, осыпая все вокруг тонким белым слоем. Снежинки на ушах, словно мокрый холодный компресс. Плакаты Мерингтонии включают режим обогрева, растапливая налетевший снег.

Высокий Забор держится на спинах, прислонившихся к нему бездомных. Жилые многоквартирники, часто насаженные взгляды из квадратов окон.

В проулке между домами захожу в магазин фейерверков, в котором никто фейерверки не покупает. Продавец встречает каждого посетителя подозрительным взглядом. Все серое и коричневое, ни одной неоновой подсветки, ни сенсорного монитора, а вместо планшета с информацией ― на картонках маркерами написаны цены.

Приветствую Торгаша кивком, мои губы трясутся, зубы стучат, и я спрашиваю, есть ли в наличии Радость, а продавец удивленно говорит, что такого фейерверка нет. Притворяется, хитрец. Ему все известно. У каждого вещества есть свое тайное название.

– Это салют, ― поправляю его, и мой голос дрожит. ― Ментальный салют, мужик, я уже покупал несколько залпов, хочу еще, и где кофе для постоянного покупателя?

На лице Торгаша появляется удивление, он типа искренно не понимает.

– Радость, ― напоминаю ему и подмигиваю. ― Пузырек, радуга внутри.

Он мотает головой и тряпичной куклой падает на стул. Намеренно глядит на выпуклый монитор престарелого компа, словно и нет меня. Слышу какое-то жужжание, едва различимое, и писк, противный комариный писк, от которого мои измученные уши начинают пульсировать сильнее. Я стучу кулаком по прилавку и требую принести мне годжолоин. Торгаш подпрыгивает, и почти сразу передо мной оказывается долгожданный пузырек.

В этот момент в магазин заходят двое в униформе, и мои кошмары преследуют меня наяву, то, чего я боялся больше всего: быть арестованным за употребление наркоты. Мне показывают удостоверение, тянутся наручниками к моим рукам, я даже замечаю лазервер в кобуре одного. Вместо безвольного подчинения, которое ждут от меня, я хватаю пузырек и, оттолкнув Торгаша, бегу в заднюю комнату магазина, сшибая коленями коробки с фейерверками.

Натыкаюсь на сваленную кучу старых вещей, куртки, джинсы, пыльные мониторы и телевизоры, ящики со всяким тряпьем и барахлом, которым, наверное, барыжит Торгаш. Поломанные тумбочки, кривые стулья, на одном храпит пухлый кот. Еще коробки, открытые шкафы, по полу рассыпаны петарды и шутихи. Ныряю в узкий коридор, уводящий вниз, и слышу позади топот. В конце коридора дверь, и я на бегу прыгаю, вываливаюсь в темную комнату, которая оказывается подвалом многоэтажки. Узкое окно стоит почти на тротуаре.