Меня втаскивают в дом, кажется, несут над полом и укладывают на диван. Жесткие пружины, шершавое покрывало, старое и ненавистное. Я начинаю задыхаться, мне душно. Стаскиваю с себя фальшивое лицо, и Карина помогает мне, потом подкатывает баллон с чистым кислородом, и я долго откашливаюсь и дышу, дышу глубоко и полной грудью. Прочищаю легкие после городского маслянистого воздуха.

Маска искрится на ковре, став пластиковой, едва я стянул ее. Лицо молодого человека с легкой щетиной на щеках, шрамом на лбу, в толстых очках. Лицо человека, которым я не являюсь. У меня слипаются глаза, но я успеваю заметить, что рядом со мной не Карина. Мой отец готовит обезболивающее и ставит стакан воды на журнальный столик.

Карина давно ушла.

***

Через щели окна слышу свист зимнего ветра. Во рту пересохло. В голове пульсирует вчерашний годжолоин, отзываясь эхом в горящих ушах, которые скоро заново начнут зудеть. Немного приоткрыв окно, наслаждаюсь морозным воздухом. На меня сразу обрушивается гвалт проезжающих и пролетающих машин, гомон толпы, выбравшейся на дневную охоту за едой и запретными ощущениями. Между мужчинами и женщинами шныряют вооруженные доставщики чистого кислорода. На их спинах несколько пар баллонов, в руках автомат, а под курткой в кобуре наверняка прячется пистолет или револьвер. На курьеров редко нападают, все они работают на банды, поэтому кража кислорода, даже попытка его отнять, всегда наказывается расстрелом. Кислород слишком дорогой.

Отец на кухне сварил гору синтетических яиц, смотрит на меня тем взглядом, будто удивлен, что я выжил, а я замечаю его надувающиеся седые усы, как он обычно делает при недовольстве. С моего первого класса школы его усы постоянно брюзгливо надуваются.

Усаживаюсь нахулиганившим школьником за стол и молчаливо закидываюсь парой-тройкой синтяиц, запивая вчерашним чаем. Настоящие куриные яйца остались только в истории. Телевизор кричит свежими новостями. Отец молчит, и я предпочитаю изображать интерес к телику. Миловидная телеведущая рассказывает о крупной краже с аптечного склада компонентов, из которых приготавливают годжолоин. Едва заканчивается репортаж, пищит мой старенький смартфон, выданный еще в первый рабочий день в ОБН двадцать лет назад, требуя явиться срочно в Отдел. Я поспешно накидываю пальто поверх нового пиджака, надеваю фетровую шляпу фасона хомбург, доставшуюся от деда, проверяю лазервер в кобуре и выхожу из дома, так ничего не сказав и не услышав ни слова от отца.

В автомобиле я сильно давлю на клаксон, чтобы все расступились перед законником. Уверен, каждый пожелал мне смерти. По бокам дороги только кривые таунхаусы и острые недоверчивые взгляды. Кто-то поприветствовал меня, а я в ответ кивнул куда-то в пространство, не имея понятия кому. На улицах законников приветствуют только знакомые, или желающие выслужиться доносчики. Некоторые становятся пожизненно информаторами, взамен казни. Обычно живут они потом недолго.

Смартфон вновь вибрирует вызовом, и капитан Малуновец велит ехать по другому адресу ― в Мерингтонию ― и отключается. Выезжаю на эстакаду, прикуриваю сигарету и выдыхаю дым в приоткрытое окно. Морозный воздух холодит лицо, от него слезятся глаза. Таунхаусы давно исчезли позади, но теперь по бокам от меня высотки и жилые муравейники. Серое зимнее небо сливается с серо-черными домами, в пыльных окнах ― пиксели облаков. Сигарета немного снижает подкатывающий Зуд.

Увидев вдалеке пограничный пункт Мерингтонии, я выкидываю сигарету, поправляю волосы в подобие прически, и стараюсь не думать о ломке. Снижаю скорость и на ходу копаюсь в бардачке, вспоминая, где мое удостоверение, а найдя его и положив в нагрудный карман куртки, ломаю голову, куда я положил пистолет. Он краденый, перепроданный множество раз, а потом осевший в ломбарде Клоповника под эстакадой. С приклеенным фальшивым лицом я купил его три месяца назад, когда вновь начал баловаться Радостью.