Там уже кучковались пацаны разного возраста. Посовещавшись, мы решили двинуться на Красную площадь. Туда уже собралась идти вся Москва от мала до велика. Мы, ребятня, часто ходили к Кремлю, на Красную площадь, на улицу Горького. Это занимало пехом не более получаса. Выходишь проходными дворами на улицу Кирова (Мясницкую), проходишь площадь Дзержинского (а как сейчас?) и вниз до улицы Горького, поворачиваешь налево, минуешь Исторический музей, музей Ленина, и ты на Красной площади. Никакой охраны, гуляй, сколько хочешь, хоть всю ночь.

Часам к двенадцати по полудню к Красной площади направилась вся Москва. Самостийная, самоорганизованная демонстрация. По дороге все взрослые громко разговаривали, шутили, целовались, обнимались. Мы тоже подстраивались под это настроение. Только что не целовались. Ведь мы учились раздельно от девочек, и поцелуи пришли к нам гораздо позже.

Целых пять лет мы не видели взрослых такими счастливыми. До этого они почти всегда были сумрачны, озабочены. Это был их и, конечно, наш день, в который никто не думал, что следующие будут по своему, но тоже нелегкими.

На подходе к Красной площади, проходя мимо гостиницы «Националь» (тогда в этом здании располагалось посольство США), мы увидели на балконе второго этажа американских военных высокого ранга. Они приветствовали шагающую, веселую толпу москвичей, а мы приветствовали их. Толпа докатилась вместе с нами до площади, которая была битком набита людьми. Огромное количество взрослых и детей, немало советских, американских и английских офицеров. Они были нашими союзниками, особенно американцы. Их качали, подбрасывали высоко, как и наших офицеров, но затем аккуратно опускали на брусчатку. Мы любили наших и американских офицеров. Ведь большую часть войны мы ели американскую тушенку, шоколад, правда нечасто. На фронте трудились и по Москве ездили американские машины: «форды», «студебеккеры», «виллисы». Взрослые курили американские сигареты «кэмел» и «честерфилд».

Мы все и взрослые и дети считали, что это наша общая победа, и тогда никто не высчитывал, чей вклад в победу больше. Это началось довольно быстро и продолжается до сих пор. А на площади во многих местах возникали минимитинги, хороводы, танцы пение. Без всякого руководства сверху, без транспарантов и лозунгов. На площади не было ни одного мента и не было ни одного нарушения. Американцы раздавали взрослым сигареты, а детям – жвачку. Я гораздо позже понял, что офицеры на площади, и наши, и союзнические, были особые офицеры. Не боевые, а паркетные, которые служили в министерстве, в военных ведомствах в Москве. Боевые офицеры и солдаты вернулись с фронта позже. И многие из них с большим трудом адаптировались к мирной жизни.

Но это уже другая послевоенная тяжелая, трудная жизнь, заслуживающая отдельного серьезного разговора. А для многих и для меня 9 мая – день окончания войны, унесшей миллионы и миллионы жизней солдат и мирных людей, остается самым главным праздником. В этот день и многие годы потом не проводили и помпезных и дорогущих парадов, тяжелая техника не портила брусчатку Красной площади. О новой войне никто не думал. Я, переживший тяжелейшие пять лет войны, на всю жизнь стал противником всех войн, кроме освободительных, какой была Великая Отечественная.

Не могу понять некоторых граждан РФ, призывающих: «Можем повторить!» Причем эти тупые призывы выведены крупными буквами для общего обзора на заднем стекле дорогих германских авто («ауди», «мерседес», BMW). Машины эти спроектированы лучшими в мире конструкторами и инженерами. Не видел таких лозунгов на убогих «жигулях». Что эти недоумки хотят повторить? Миллионы мертвых, разоренные города и деревни? Они же, эти толстомордые и толстобрюхие, ничего этого не видели. Германия (Западная) через пять лет восстановилась и стала жить и продолжает жить гораздо лучше, чем мы. Исторический парадокс – побежденный живет лучше, чем победитель.