А ее младший сын, Ваш не очень покорный слуга, любил бомбежки. Брат – на крышу, мама – в подвал, и тут я становился хозяином всего, что было в нашей комнате, и, прежде всего, жратвы. Досыта я всю войну не ел, а во время бомбежек компенсировал недоедание из неконтролируемых маминых запасов, не перебирая через край, чтоб не заметили. Вот такой грешок, простительный для растущего организма.
В Ростове я не учился, потому что вначале было лето, а потом, ближе к осени, всем уже было не до учебы. Бомбежки стали ежедневными, даже по несколько раз на день. Кое-кто из мирного населения начал собирался в более спокойные места, другие готовились встретить немцев, как освободителей от большевиков. До революции этот район южной России был житницей страны, после революции многие зажиточные крестьяне были раскулачены, частично уничтожены, их уцелевшие ближайшие родственники остались и затаились. Таких все-таки было меньшинство, а у большинства любовь к родным местам пересилила нелюбовь к Советской власти.
Прожили мы в Ростове несколько месяцев, а когда оставаться в городе стало опасно, начальство отца решило, что сотрудники должны остаться в Ростове, а их семьи нужно отправить подальше от греха и от немцев (слова «немцы» и «фашисты» были в то время синонимами). Решили везти нас в Астрахань – город Рыбный. Начальство-то наше было рыбное, а в Астрахани стоял большой рыбозавод, и это означало, что с голоду мы там не умрем.
В Астрахань можно было попасть такими путями: через Калач и Сталинград, на перекладных по Дону (очень сложный путь), по железной дороге и еще по Волге. А немец тем временем все приближался и приближался к нам. Настоящих боевых действий еще не было, но бомбежки были непрерывные и настоящие: с жертвами, с разбомбленными баржами, со смертями. Из многих барж, в которые попали снаряды, нефть разлилась и горела, горели Дон, Волга. Наверное, взрослым, которые понимали последствия происходящего, было очень страшно. А мне, дураку, интересно, красочно, аж дух захватывало.
Подробности нашего вояжа до Астрахани не помню, но какие-то детали остались в памяти. Помню, что вагоны были уже не пассажирские, а товарные. Вместе с толпой беженцев их надо было брать на абордаж, не выпуская из рук весь свой скарб. Тут приходилось проявлять ловкость, смелость (могли и затоптать), смекалку, реакцию. Для меня это было во многом похоже на спорт, а я был рожден для спорта, и у меня хорошо получалось. Удавалось занять место для мамы и брата в товарняке. Им приходилось туго: брату, страдающему сильной близорукостью, неловкому, и особенно маме с ее колоссальной близорукостью, физической неразвитостью и неуверенностью. Мне кажется, что без нас с Ильей мама пропала бы в эвакуации. Слава богу, что успела нас вовремя родить и вырастить.
В одном из перегонов началась бомбежка, – всем пришлось выскочить из вагонов, а после ее окончания снова в них с боем вскочить. Я не сумел попасть в свой вагон, туда, где были мама и брат, и до следующей остановки ехал в другом. Перегон длился три-четыре часа, и мама за это время чуть с ума не сошла, не зная, сумел ли я попасть в поезд. А я тем временем, совершенно не волнуясь, ехал в другом товарном вагоне и не мог к ним перейти, т. к. между товарными вагонами, в отличие от пассажирских, переходов нет. Я не волновался, т. к., в отличие от мамы точно знал, что не отстал и что, когда поезд остановится, я перейду в свой законный вагон. Так и произошло. А в чужом вагоне я быстро нашел контакт с какими-то сердобольными мужиками и тетками, которые охали и ахали по поводу моего временного разрыва с семьей, – мне ведь было чуть больше восьми лет. Случайные попутчики даже покормили меня. Я уже писал, чем отличаются мальчики (про девочек не знаю) моего военного поколения от современных ребят. Мы, конечно, были дремучие по части информации о большом мире, но зато свой маленький мир мы знали очень хорошо, особенно, как, где и что добыть, чтобы выжить. По этой части мы давали фору взрослым. Причем, никакие нравственные принципы не мешали нам просто потому, что они еще не успели сформироваться: война свалилась на нас, и в действие включились биологические законы выживания.