Самое интересное, что, следующий период курения, после первого, когда мне было восемь лет, наступил в мои тридцать, когда я оказался в Бирме (про нее расскажу в соответствующем месте). Там я закурил сигареты, трубку и местные маленькие сигары – сигареллы. Правда, в эвакуации в Туркменистане, в городе Красноводске, где на базаре продавали всякую азиатскую травку для балдения, я попробовал покурить план. То ли это разновидность, то ли местное название конопли, – точно не знаю, пусть специалисты меня поправят. Как сейчас помню, балдеж после того, как покуришь план, продолжался недолго, приблизительно двадцать минут. Состояние было веселое, казалось, что физически можешь сделать все: прыгнуть до неба, перепрыгнуть любую канаву, все казалось очень смешным и все вокруг – замечательными. Мне было девять лет. Проделывал я это с ребятами всего несколько раз, и с тех пор никогда даже в голову не приходило принимать что-либо для расширения, как сейчас говорят, сознания. Мне и без этого было интересно жить, горизонтов имевшегося у меня сознания хватало, а уйти за горизонт не приходило в голову. Прыгал и бегал я всегда хорошо, люди в большинстве своем казались мне неплохими, а хорошее настроение я подымал с помощью более традиционных способов.

Опять монографически ушел в одну тему, – на этот раз в тему курения, и никак не начну вспоминать про эвакуацию.

В начале обозначу маршрут передвижения нашей семьи с лета 1941 года по осень 1943 года. Москва – Ростов-на-Дону – Астрахань (через Сталинград, Калач) – Красноводск (через Махачкалу, Баку, порт Шевченко) – Тбилиси – Краснодар – Москва.

Ехали мама, брат и я. Мой любимый брат Илья очень хорошо описал нашу Одиссею. Все правильно. Но у меня свой взгляд, вначале войны это взгляд восьми-, потом одиннадцатилетнего мальчика.

У Ильи, старшего меня на шесть лет, получается картина, увиденная, соответственно, сначала четырнадцати-, потом семнадцатилетним подростком. Уже по одной только этой причине наши взгляды могут отличаться, не говоря уже о других причинах разности ракурсов: темпераменте, направленности ума, физиологии и т. д.

Мне всего восемь с половиной лет, и мы отправляемся. Все взрослые озабочены, опечалены, даже плачут, а я жду интересных приключений и, главное, – свободы от всех взрослых. Им не до меня, мне не до них.

Я уже много раз говорил, что у меня нет не только точной, но даже и самой общей картины нашего бродяжничества, а иначе его не назовешь, – сценарий всех наших мытарств и приключений я понял, когда здорово повзрослел, годам к четырнадцати-пятнадцати. Мама и брат говорили об этом кому-то, рассказывали что-то другим людям. Меня считали маленьким, поэтому я только слушал. Между собой мама и Илья об этом не разговаривали, – что говорить, сами-то они все и так знали. Смысл нашего сложного маршрута на первый взгляд выглядит совсем алогичного: сначала навстречу немцам на Юго-запад, потом драпака от них на Юго-восток. Чтобы спасаться, да еще с детьми, надо было сразу удирать на Север, на Северо-восток или на Восток. Но наш немыслимый маршрут был предопределен папиным служебным положением. Тогда я этого не понимал, не мог понять, да и не задумывался. Для меня было так: мы поехали навстречу к чему-то новому, а то, что по дороге можно попасть к фрицам, так это даже взрослым в голову не приходило, не то, что такому молокососу, как я.

Так вот! Папа мой, Евсей Ильич Кричевский, был перед войной и после войны средней шишкой в системе министерства рыбной промышленности СССР, на уровне члена коллегии министерства. Это при том, что образование у него было – один хедер, что соответствовало уровню начальной школы. Но папа был очень способным организатором, мгновенно считал в уме цифры, просчитывал ситуации, складывал, вычитал, обладал очень хорошей памятью и был абсолютно честным, до дури честным человеком, всю жизнь занимая теоретически взяткоемкие чиновничьи должности. Поскольку у Министерства Рыбной промышленности были свои флотилии на Черном и Азовском морях, т. е. в будущих зонах активных боев, эти флотилии должны были быть задействованы, как для вылова рыбы и обеспечения армии рыбной продукцией, так и для военных операций, если понадобится. Флотилии был присвоен статус «военизированной». Все руководство Министерства было призвано в военный флот, всем сотрудникам были присвоены военно-морские звания. Отец стал капитаном второго ранга и всю войну пробыл в этом звании, которое соответствует званию полковника сухопутных войск. Перед войной он получил орден Почета, во время войны получил боевой орден Красного знамени, много медалей. В войну попал в окружение и вышел из него чудом.