Из-за того, что Карина не выговаривала правильно букву «р», она немного напоминала мне мою подругу Лину Манилову. С Линой мы познакомились в студии по танцам. Она сразу обратила на меня внимание, как только я оказалась в её коллективе. Мы часто оставались после занятий на дополнительные репетиции. Лина, с некоторыми девчонками старшей группы, помимо студийных занятий, подрабатывала в ночном клубе, неофициально конечно, не афишируя это. Наш преподаватель по современным танцам разрешала им использовать зал для дополнительных занятий. Естественно, после основных репетиций девчонки танцевали не вальс и точно не в бальных платьях. Лина с девочками отрабатывали движения для ночного представления. Я смотрела на них как заворожённая. Все их композиции были под современную музыку, движения такие манящие, дразнящие, пластичные и раскрепощённые, что я не могла оторвать взгляд от них, когда они репетировали. Лина была лидером в этой компании, и все постановки проходили под её непосредственным руководством. Она разрешала мне присутствовать и даже репетировать с ними вместе. У меня неплохо выходило, но всё равно не так, как у старшей подруги. Всегда было ощущение, что чего-то не хватало в моём внутреннем мире, чтобы целиком насладиться своим танцем. Как будто бы я вдыхаю не полной грудью во время движения, и из-за этого что-то не задаётся. Вроде бы каждое действие отточено до совершенства, и критиковать нельзя, но в целом композиция не может до конца раскрыть зрителю ту глубину, которой я так стремилась добиться.

 Лина утверждала, что мне нужно немного подрасти, набраться опыта, влюбиться и, возможно, ощутить разочарование, чтобы действительно прочувствовать и понять огонь в танце. И я очень хотела найти в себе этот огонёк, способный разжечь пламя. Мои движения были изящные, плавные, я с лёгкостью справлялась со всеми шагами, выпадами и поворотами. Лина часто хвалила меня и говорила, что у меня может быть большое будущее. Уже тогда я знала, что танцы – это моя страсть. В ту осень я потратила все карманные деньги и сделала татуировки на ногах. Это были маленькие крылышки, начинающиеся чуть ниже щиколотки и уходящие на семь сантиметров вверх по ноге, так, чтобы со стороны их можно было видеть, если смотреть на них как сбоку, так и сзади. Я желала, чтобы они помогли моим ногам обрести лёгкость, свободу движения, я хотела научиться летать в танце. После я, конечно, выслушала истеричную лекцию от мамы о том, что поступила глупо и безответственно, но так как стереть ластиком такую работу было невозможно, ей пришлось смириться с моим рисунком.

 Подружившись с Линой, я просила её взять меня с собой в клуб, чтобы хоть одним глазочком посмотреть на то, что там происходит. Я так долго уговаривала подругу и уверяла, что меня там никто не заметит, и я буду вести себя как мышка, что в один из дней она согласилась. Выступления проходили поздно вечером. Я жила только с мамой, об отце я ничего не знала. Мама старалась избегать разговоров о нём, а видя, что мои вопросы доставляют ей неприятные эмоции, я давно уже перестала расспрашивать. Ни братьев, ни сестёр у меня не было. Мама же работала администратором в санатории с графиком сутки через трое, поэтому мне было легко незаметно сбежать на ночь из дома. И когда Лина, наконец-то, решилась приоткрыть для меня занавес ночной жизни, мне ничего ни стоило, как дождаться подходящей маминой смены и преспокойно покинуть квартиру.

 Попав за кулисы ночного клуба, я была шокирована этой совсем другой жизнью города. И, хотя я привыкла к выступлениям на разных площадках, здесь всё было по-другому. Это был мир, совершенно отличный от того, что я когда-либо видела на сценах ранее. Свет, музыка, очень откровенные костюмы девушек, а главное – зрители. Ими были практически одни мужчины, которые сидели за столиками в зале и у стойки бара. Они потягивали алкоголь и наблюдали за сценой. Их взгляды, полностью раздевающие танцующих перед ними девушек, на которых и так ничего не было надето, потрясали меня своей жадностью, сальностью и какой-то запретностью. Были и похабные выкрики, вульгарные шуточки, злой смех. Но горящие похотью глаза стали для меня самым запоминающимся.