Получалась какая-то чертовщина. Ясности рассказ свидетеля никакой не приносил. Рихотин прикинул, что на Галерной сплошь казённые здания, казармы, конюшни да особняки, надо будет выехать и на месте полюбопытствовать, куда мог заходить убиенный.

– По дороге говорил что-нибудь?

– Кто, я? – поднял брови Кузьма.

– Да нет же, гусар этот.

– Никак нет, барин. Молчать они изволили полдороги, спали потому как.

– А где ты, Кузьма, его подобрал?

– Да на Выборгской стороне, их благородие там квартировать изволили, я когда коляску подавал, оне как раз и спустились с крыльца. Гошпитальная, дом нумер шесть. Там Кривоносов доходный дом держит.

Рихотин записал адрес. Прикинул. С Выборгской стороны ехать три четверти часа, это если средь дня, а поутру и того меньше. Гусар вышел из дому, был навеселе, стало быть, ночь не спал, маловероятно, что веселился один, должны быть и товарищи. Затем за каким-то бесом поехал на Галерную, велел ямщику ждать и через два часа был убит. Ограбление? В двух шагах от Сената и Адмиралтейства, где всегда полно людей? Верилось в это с трудом, но всё же нужно проверить. И ещё ружьё это…

Он перевёл взгляд на Кузьму.

– Вот что, милейший. Спасибо тебе, что всё как есть рассказал. Ты можешь идти.

Ямщик всё так же хлопал глазами и удивлённо спросил:

– А Сенька?

– Какой ещё Сенька? – Рихотин тяжело поднялся, стараясь не сильно опираться на ноющую ногу.

– Приятель мой, коего я с оказией отправил. Их благородие его в подвал заперли. – Ямщик кивнул куда-то за дверь.

Граф вздохнул.

– Иди, Кузьма, я разберусь, отпустят твоего Сеньку.

Едва дверь за тщедушным ямщиком закрылась, в кабинет заглянула огромная голова Выхина:

– Позвольте-с, ваше сиятельство?

– Да, заходите, Иван Артамонович.

Выхин служил в присутствии уже несколько лет. Рихотин понимал, что этот человек с раздражением воспринял его назначение на начальствующую должность и рано или поздно, но всё же придётся доказывать Выхину свою неслучайность и состоятельность. За те несколько недель, что граф успел отслужить в Управе благочиния, его мнение о приставе оформилось первыми выводами. Выхин был туповат и чрезвычайно высокомерен. Такое бывает, когда человек выслуживается в первые чины и мгновенно забывает ту среду, из которой сам вышел, более того, испытывает к ней отвращение и при случае всячески старается употребить свою власть. Не далее как вчера Рихотин наблюдал отвратительную картину, как Иван Артамонович передавал драгунскому конвою задержанного за дебош пьяного солдата. Румяный и дородный Выхин по дороге до арестантской кибитки отвесил тому несколько весьма чувствительных тумаков. Рихотин ещё со службы на флоте всегда был против телесных наказаний, и зрелище, которое он наблюдал из окна вчера, его изрядно разозлило. С другой стороны, стоило признать, что Выхин прекрасно знал делопроизводство, в исключительном порядке содержал все служебные бумаги и прекрасно знал все закоулки Петербурга. Ссориться с ним Рихотину не хотелось, пригодится ещё, но небольшой урок был просто необходим.

– Ваше сиятельство, мы что же, отпускаем этих колодников? – недоуменно спросил Выхин.

Рихотин расстегнул ворот сюртука и вытер платком шею. Что за жара сегодня? Ни ветерка!

– Да, разумеется. А почему мы их должны задерживать?

– Так ведь… Может, кто из них и убил?.. – пробормотал Выхин.

– Ну поразмыслите, Иван Артамонович, зачем убийце бежать в управу и вызывать приставов, когда можно просто скрыться? Зачем вы задержали человека, который донёс о преступлении?

– Так, ваше сиятельство, я думал до выяснения…

– Вы, Иван Артамонович, такими решениями отворотите людей от полиции. Кучеры, дворники, булочники, даже прачки с горничными не должны испытывать перед полицейским приставом страха. Иначе в другой раз этот Сенька, увидев, как чинится непорядок или злодейство, проедет мимо, а нам с вами дознаться после о виновных ещё затруднительнее будет. А посему, – Рихотин сделал паузу и посмотрел Выхину прямо в глаза, – вы не просто его тотчас же выпустите из холодной, но ещё и извинитесь за это недоразумение. И сделаете это при мне.