Однако, как это обычно и бывает, вначале было Слово.

Громкое, резкое, запустившее в один момент тысячу разрозненных образов. Крохотных осколков сознания, хаотично рассыпанных в непостижимой темноте Вселенной.

– Артём! Его зовут Артём.

Прямо над ухом раздался громкий девичий голос.

Артём… К горлу подступила тошнота, будто я снова плыву на теплоходе и меня укачивает. Артём… Артёма на теплоходе не было.

– Ой, мам, она открыла глаза! – снова закричала девушка. – Иди сюда!

Я медленно поднесла свободную руку к лицу и осторожно потрогала веки.

Девушка сказала, что я открыла глаза, но вокруг по-прежнему царила космическая темнота с миллиардами звездных осколков. И все же ресницы мягко щекотали подушечки пальцев, а это означало, что я моргаю.

Судя по всему, она держала мою голову у себя на коленях. Я попробовала приподняться:

– Сейчас светло?

– Еще как светло. Уже не знаешь, куда от этого солнца деться.

– А у меня перед глазами ночь.

– Черные круги, да? Это, наверное, из-за жары.

– Нет. Просто чернота.

– Ну что? Отошла? – послышался сверху немолодой, чуть запыхавшийся женский голос. – Нашатырь еще нужен?

– У нее что-то странное. Говорит, что не видит.

За подбородок ухватили горячие сухие пальцы:

– Посмотри на меня.

Я послушно подняла голову, но, куда смотреть, было не совсем понятно.

– Голова кружится?

– Уже нет.

– Нигде не болит?

– Нет.

– Когда падала, ни обо что не стукнулась?

– Я не помню.

– Саша, дай ей воды.

Придерживая за спину, девушка сунула мне в руки пластиковую бутылку.

Я сделала глоток и, прислонив ладонь к горлышку бутылки, набрала в нее немного воды. Быстро плеснула ее себе в глаза и хорошенько потерла их. Прохлада приятно освежила, густая чернота, казалось, отступила, но все по-прежнему было темным и мутным.

– Расскажи еще раз, как она упала.

– Да как-как? Обычно, – ответила Саша. – Просто пошатнулась. Но мы же на крыше стояли, и я испугалась, что она сброситься хочет, поэтому сразу ее схватила. Она просто мешком на мне повисла, ну я ее и положила. Аккуратно. Честное слово.

– Головой ни обо что не билась?

– Не билась.

– Точно?

– Почему ты мне никогда не веришь?

– У меня иногда бывают обмороки, – призналась я. – Когда переживаю сильно. Но такого не было никогда.

Я почувствовала на щеках легкое дыхание – должно быть, женщина заглядывала мне в глаза.

– Надо же было амавроз словить. Я только слышала, что такое бывает. Так, Саш, веди ее в изолятор. Там свежо. Пусть полежит. Успокоится. Приду – укол сделаю.

– Может, ты ее сама отведешь?

– Нужно неотложку дождаться. Представляю, что будет, когда достанут из-под завала этого смертника. Сплошное мясо.

– Мама! – шикнула на нее Саша, помогая мне подняться. – Его зовут Артём.

Мы немного прошли по мягкой земле и выбрались на жаркий асфальт. Странные, неестественные ощущения, как будто играем в какую-то детскую игру. Еще пара шагов – и можно будет открывать глаза.

Скрипнула калитка. Одной рукой Саша обнимала меня за плечо, другой, направляя, придерживала за локоть.

Слева от нас очень громко играла музыка.

We found love…[4]

Такая жизнерадостная, танцевальная песня из беспечных детских времен.

Мама была против МТV. Но ей нравилось, как я дурачусь перед телевизором. Она хлопала и смеялась. А я весело прыгала, размахивая руками и ногами. Во мне бурлило столько энергии, что еще немного – и выплеснется через край. Особенно по утрам.

Я была еще только в первом классе, но уже знала, что такое love, и чувствовала, что тоже очень-очень люблю всех и все вокруг.

Теперь же я понимала английский намного лучше, и в «We found love in a hopeless place»[5] обнаружился совсем другой смысл.