Четверо членов муниципального совета Льюиса и Истборна, пропустившие заседание тем вечером, будут долго сожалеть, что предпочли заняться чем-то другим. Одну пригласили на девичник в едва знакомой компании, у другой заболела кошка. Третий посмотрел на разбушевавшийся за окном ноябрьский дождь и решил остаться дома у камина, а четвертая попросту перепутала число. Эта женщина расстроилась больше других. За последние пять лет она присутствовала на всех скучных заседаниях и специально отмечала дату следующего в настенном календаре с фотографиями кошек и собак под дождем – и надо же такому случиться, что ошиблась именно с тем, на котором прозвучали угрозы в адрес Руперта Миллингтона.

Первые сорок семь минут заседания наводили такой же сон, как и все предыдущие. Двенадцать членов совета расселись полукругом перед двумя десятками жителей Льюиса, которые, как всем прекрасно было известно, пришли сюда только потому, что обсуждалось предложение об отмене предстоящего вскоре шествия на Ночь костров. Опять и снова.

На сорок восьмой минуте член совета Руперт Миллингтон поднялся, прочистил горло, хотя ни в том ни в другом не было необходимости: слушатели и так затаили дыхание. Они пришли сюда уже готовыми к войне. Линия фронта была вычерчена еще в прежние годы, и представители шести костровых обществ хорошо знали, за что сражаются, – эту битву они неизменно выигрывали на протяжении вот уже двухсот лет.

Руперт Миллингтон был лицом муниципального совета. Ослепительно-белые зубы и такая же идеально белая рубашка, строгий темно-синий костюм с галстуком и искусственный загар должны были представлять его как «респектабельного пожилого мужчину», но на самом деле выдавали в нем торговца подержанными автомобилями. Он далеко не впервые отстаивал спорную точку зрения, но не сомневался, что добьется всеобщего внимания и поддержки. Можно сказать, он обладал одним несомненным преимуществом: совершенно не боялся, что его «спишут со счетов».

«Никто меня никуда не спишет, – любил повторять Руперт жене. – Я просто заполучу сторонников иного сорта».

– Снова и снова Льюис оказывается в центре внимания по совершенно недопустимой причине, – звенел он на весь зал, четко и правильно выговаривая слова, и по рядам слушателей волной прокатился возмущенный ропот, который, однако, не остановил Руперта, как не останавливал никогда. – Я едва нахожу в себе силы читать заголовки статей, описывающих поведение членов определенных костровых обществ…

– С этим мы уже разобрались, – послышался голос из зала. – И как раз на встрече с вами, хочу добавить.

Руперт покачал головой и продекламировал:

– Я высоко ценю усилия главы общества Боро, направленные на то, чтобы уладить проблему, но они ничуть не отменяют тот факт, что подобные инциденты происходят из года в год. Общество просто перестало наряжаться в костюмы зулусов и сжигать чучело папы. Хоть я и убежденный сторонник свободы слова, нам следует подумать о своей репутации.

– Как я уже говорил…

– Фред, у вас еще будет возможность высказаться, – оборвал его председатель совета Джереми Финч и обернулся к Руперту: – Продолжайте, советник Миллингтон.

Руперт признательно улыбнулся Финчу и для большей убедительности еще раз прочистил горло.

– Спасибо, Джереми. Как я уже не раз повторял, нынешняя форма праздника устарела и требует тысяч дополнительных полицейских для перекрытия дорог и поддержания порядка на протяжении всей ночи. Не говоря уже о том, что членам совета приходится отвечать на огромное количество звонков, касающихся сомнительных костюмов, или невозможно въехать и выехать из собственного города. Все это ложится на Льюис тяжким бременем, и я убедился, что многие местные жители испытывают схожие чувства.