Это надо было срочно исправить, и никакие условности – её редкая даже по тем временам девичья скромность, к примеру, или иные, вбитые ей в голову интеллигентными родителями понятия, – не могли уже ей помешать.

Расследование было проведено в кратчайшие сроки. Надо было спешить. Во-первых, если она его «открыла», могут открыть и другие – совсем-совсем чужие ему люди, которые не поймут смысла его текстов, но оценят его голос и глубину исполнения, догадаются, что он – гений, захотят сделать на нём деньги, переманят окончательно в Москву и – пиши пропало. Во-вторых, он мог завести себе девушку или жениться – почему-то она была уверена, что ещё не завел и не женился, но время-то терять непозволительно!

Зацепка – Сашка-гитарист – был найден через общих знакомых. Установлен факультет, курс и комната в общежитии. Подруги, которых пришлось посвятить (хотя бы для контакта с Сашкой), прыскали от смеха, как только она отворачивалась. Веселее темы для обсуждения, как влюблённая в Голос отличница-недотрога Верка, у них по тем временам не имелось. Но ей, всегда так трепетно относившейся к своей репутации, стало на всех плевать.

В общагу она попала с первой попытки. Приличным местным девушкам вход туда был заказан, поэтому вахтёрша вытаращилась на Верку сквозь замызганное окошко своей конуры и даже соизволила оттуда выползти.

– Это ещё к кому? – только и смогла выговорить она.

Позади Веры стояли две размалёванные шалавы в крайней степени мини и с бешеной химией на голове и презрительно разглядывали новую посетительницу – их только что не пустили.

Вера была готова к допросу.

– К Ушину, – назвала она разведанную фамилию, – к Ушину, да.

– К кому-кому? – ещё больше удивилась вахтёрша. – Мож-быть, к Ушману?

– Не знаю, мне так сказали, – растерянно забормотала было Вера, но быстро взяла себя в руки:

– Да, именно, к Ушману. Третий этаж, триста шестнадцатая комната.

– Зачем? – продолжала интересоваться вахтёрша.

Было видно, что её действительно занимает этот вопрос. Девчонки позади турникета мерзко захихикали и предложили свои варианты ответа. Вера их проигнорировала.

– Я – комсорг группы, – выпрямившись, заявила она самым что ни на есть комсомольским тоном. – Мне поручена отработка личного комплексного плана в рамках подготовки мероприятия, посвящённого выполнению задач пятилетки.

Она оттараторила этот бред на таких истинно пятилеткинских интонациях, что бабулька, отпрянув за своё стекло, рявкнула:

– Проходи! Только одна, одна! – тут же заорала она на двинувшихся было следом девиц.

– А чё – ей можно, а нам… – заныла одна.

– А ты что ли, не видишь, чё? На неё погляди и на себя! Это комсомольский работник, смотри, какая причёсочка, все волосики убраны. Поэтому ей можно, а ты – брысь отсюдова, лахудра лохматая!

«Комсомольский работник» с убранными, действительно, в самый что ни на есть пуританский пучок, волосами, не дожидаясь, пока вахтёрша передумает, ринулась по лестнице вверх и в мгновение ока оказалась на площадке третьего этажа перед дверью в коридор. Дверь была плотно притёрта, а вместо ручки – дыра, зато стекло в ней выбито, поэтому открыть её труда не составило. В коридоре Вера невольно зажала нос – на неё пахнуло всем одновременно: половой тряпкой, старым линолеумом, подгнившей картошкой, тушёнкой и грязными носками. Справедливости ради, в общем аромате присутствовал и шлейф от французских духов, кем-то сюда занесённый. У Вериной мамы таких отродясь не было.

Вера сделала пару шагов и притормозила в нерешительности. То, что двигало ею всё это время, внезапно предстало в таком абсурдном свете, что она чуть не повернула назад. Но взяла себя в руки – решать судьбу всегда нелегко! – и быстро, опасаясь передумать, зашагала по коридору, рассматривая написанные масляной краской номера комнат.