«В них так и хлынула Москва, – вспоминает «король репортажей, – особенно в мужское и женское «дворянское» отделение, устроенное с неслыханными до этого в Москве удобствами: с раздевальной зеркальной залой, с чистыми простынями на мягких диванах, вышколенной прислугой, опытными банщиками и банщицами. Раздевальная зала сделалась клубом, где встречалось самое разнообразное общество, – каждый находил здесь свой кружок знакомых, и притом буфет со всевозможными напитками, от кваса до шампанского «Моэт» и «Аи». В этих банях перебывала и грибоедовская, и пушкинская Москва, та, которая собиралась в салоне Зинаиды Волконской и в Английском клубе. Ну, при нас публика была попроще, но и литераторы, и футболисты, и прочие знаменитости сюда захаживали. Через два века любимые бани для многих из нас стали недоступными по цене.
Еще в XIX веке Неглинка сделалась одной из основных торговых улиц Москвы: здесь были построены пассажи – Голофтеевский, Солодовниковский, Петровский. Теперь в них модные и тоже недоступные для многих бутики. В начале 1890-х годов было сооружено здание Госбанка (архитектор К. М. Быковский, флигели – И. В. Жолтовский).
На Неглинке находилась гостиница «Европа» (затем «Арарат») с самыми дешевыми из шикарных кафе и ресторанов – со старой мебелью, росписью и подушками на диванах. Это был первый ресторан, куда я попал с отцом и где впервые попробовал настоящие, а не нынешние ларечные чебуреки.
В том месте, где заканчивается Крымская набережная (ее название происходит от бывшего здесь в старину двора, где останавливались послы Крымского хана), Москва-река, раздваиваясь, образует мыс, оформленный гранитными сходами-трибунами водноспортивной базы «Стрелка» (слева от нее – Водоотводный канал). Сооружение канала началось в 1783 году для того, чтобы в половодье воды Москвы-реки не разрушали опоры единственного тогда постоянного городского моста – Большого Каменного. Когда-то на месте канала была старица (древнее русло) Москвы-реки. Потом вся эта местность стала сплошным болотом, ежегодно заливаемым в половодье водой. Длина канала – 4 км, а ширина – от 30 до 50 м, при глубине около 2 м. Москвичи иногда, по старой привычке, называют его «канавой», но восемь красивых мостов и хорошеющие год от года набережные, облицованные гранитными плитами, делают Водоотводный канал настоящим украшением города.
Пожалуй, без этой родины на берегах Обводного канала не было бы ни меня как литератора, ни личностного восприятия столицы, Москвы-реки и самого колоритного района мегаполиса.
«Я знаю тебя, Замоскворечье, имею за Москвою-рекой друзей и приятелей, и теперь еще иногда брожу по твоим улицам. Знаю тебя и в праздник и в будни, и в горе и в радости, знаю, что творится и деется по твоим широким улицам и мелким частым переулочкам», – говорил Александр Николаевич Островский.
Лучшая картина на Замоскворечье – музей под открытым небом – видна с Кремлевского холма. Самое точное описание с высоты птичьего полета и державного орла оставил Лермонтов в ученическом очерке «Панорама Москвы», где он запечатлел вид на Замоскворечье с колокольни Ивана Великого. Этот издревле обжитой район опоясан, как подковой, излукой Москвы-реки и параллельного ей Обводного канала, проведенного на месте естественного рукава. Выход к воде с трех сторон света и двойная водная преграда, которая отрезала его в половодье от остальной Москвы, поддерживало ощущение и построение какой-то особой слободской жизни, которая царила здесь с XVI века. Стрелецкая, Толмацкая, Овчинная, Кузнецкая, Садовническая слобода держались обособленно, каждая имела свое управление, главный храм, чтила свой праздник. Самой крупной была Кадашевская слобода, где жили царские ткачи и мастерицы полотняного дела. Жители слободы, поставлявшей ткани ко двору, имели особые привилегии и не несли налоговых повинностей. Потому и построили они самую роскошную и изящную церковь Воскресения в Кадашах – замоскворецкую свечу, вошедшую в мировые учебники архитектуры как образец московского барокко. Под ее сенью и вырастал я в конце двора по Кадашевской набережной, в полуподвальной квартирке с соседями. Двор моей школы был за полуразрушенной кирпичной стеной и частными сараями: ведь отопление было печное.