Холл большой, два дивана в углу, столик журнальный, несколько кресел. На диванах почти все наши сидят: Оторвила, Ломоть, Дукат и Зубец, в кресле Харя умостился. Нет Корня, но тот вечно в разъездах, да и не совсем он наш, поскольку, кроме Хари, его ещё кто-то, кто повыше «бригадире» будет, за ниточки дёргает. Сидят все хмурые и тоже, как амбал на входе, «пепси» сосут. Нет, определённо водку сегодня хлестать не придётся.

– Привет, – бросаю я так это развязно, хотя на душе от их вида кошки скребут. И не напрасно. Никто мне не отвечает и в глаза не смотрит. Сердечко у меня ёкает, но продолжаю тем же тоном: – Что это вы, как сычи надутые?

И тогда Харя разворачивается ко мне вместе с креслом.

«На колёсиках», – глупо думаю я почему-то о кресле, и никаких других мыслей в голове нет. Пусто.

Харя впивается в меня взглядом. Что вампир, так и кажется, яремную вену высматривает.

– Вчера на рынке троих наших замочили, – тихо цедит он сквозь зубы. – Двое в реанимации. Ты в курсе?

– Нет, – выдавливаю из себя и строю скорбную мину. Но шестым чувством понимаю, что это только заявочка.

– А знаешь, почему разборка случилась?

На «нет» меня уже не хватает. Мотаю отрицательно головой.

– Пожаловались «челноки» в Центральный район, что с них на нашем рынке два «налога» берут. Один – Хозяину идёт, а второй – его шавке беспородной. – Харя встаёт, сминает рукой, пустую банку из-под «пепси» и на пол, что салфетку скомканную, роняет. – Не догадываешься, о ком речь?

Молчу я. А душа в пятках. Вот оно и продолжение.

Харя хмыкает.

– Есть у одного писаки сказочка о Премудром Пескаре, – нагнетает он. – Читал, небось?

«Читал, читал! – орёт во мне всё. – Да ни хрена не просёк. Точнее, читал только начало – фамилия обязала – и бросил. Скучно, поскольку заумно дюже». А сам не понимаю, как такая глупость в этот момент может в голову лезть. Надо бы бухнуться сейчас на колени перед Харей да прощения просить – но, знаю, не поможет.

А Харя уже и нож с руки на руку перебрасывает. И откуда он его вынул?

– Вот и кумекаем мы, – нехорошо лыбится Харя, – что будь Пескарь просто рыбкой никчемной, оно ещё ладно, но Премудрый – для нас уже чересчур. Мы ребята простые… – и неторопливо начинает на меня надвигаться. А лезвие ножа в его руке так это – блик, блик! – полированной золингеновской сталью посвёркивает.

Окаменел я. Хана, думаю. Точно так он Хвата порешил. И за меньшее, чем меня. Стою, что баран на бойне, и не шевелюсь. Куда мне против него, да и что я могу?

И тут со мной что-то происходит. Будто и не я перед Харей стою, а кто-то другой. И смотрю на него не своими глазами, а чьими-то чужими. И не моя рука, а чужая, ныряет за полу куртки, выхватывает «ствол» и, не дрогнув, стреляет прямо в лоб Харе.

Не успевает его труп грохнуться на пол, как с треском распахивается дверь, в холл врывается амбал и застывает в странной раскоряченной позе. А я стою с поднятой рукой, затиснув в ней «беретту», и не шевелюсь, поскольку тот, чужой, кто был во мне мгновение назад, меня покинул, а я понимаю, что не то что на мушку амбала поймать, но и дёрнуться не успею, как он будет рядом и шею мне свернёт, ежели пошевелюсь.

К счастью, распахивается другая дверь, этаким колобком вкатывается Хозяин и орёт раздражённо:

– Я же просил, чтобы тихо!..

Тут он видит ситуацию и недоумённо замолкает. Что поразительно, ни намёка страха в его глазах и ничего другого, кроме искреннего удивления.

– Даже так… – прокашливается он и окидывает меня с головы до ног недоверчивым взглядом. – Ладно. Поскольку лимит на трупы сегодня исчерпан, тебе принимать у него дела, – кивает он мне на тело Хари. – Сашок, – обращается он уже к амбалу, – поспособствуй новому «бригадире», – и с этими словами Хозяин выкатывается из холла.