– Легенда, – сказал Костя.

– Может да, а может, и нет.

– Я знаю, как звали Троцкого. Бернштейн. Нет, Бронштейн. Нам на первом курсе говорили, – сказал Артур.

– А я – Гитлера, – сказал Виталик.

– Кто этого не знает? Шикльгрубер.

– Надо еще заправиться, – Виталик махнул рукой и попросил у Кости добавки.

Тот пошуровал половником в кастрюле. Остатки супа разлили по тарелкам.

– На чем мы остановились?

– Молодые люди ищут примеры.

– Бороться и искать, найти и не сдаваться. Кто сказал?

– Это – Каверин, «Два капитана». Полярные экспедиции и борьба с норд-остом. Последний бросок на Север.

– Вениамин Каверин – Зильберштейн, – вставил Марк Аронович.

Все засмеялись. Отсмеявшись, Костя сказал:

– По-моему, это все-таки заключительные слова из поэмы «Улисс». Не Каверина, а Теннисона.

– Марк Аронович, вы были знакомы со знаменитыми людьми? – спросил Артур.

– Так, чтобы хорошо знаком – нет. Но до войны видел здесь известных людей. У нас в детском городке преподавал Марк Шагал. Потом тут рядом, в Малаховке, был поначалу театр, в котором даже Шаляпин пел. Кстати, тогда вот отсюда, от Удельной, до театра ходила конка, – Марк Аронович показал рукой в окно. – Шаляпина я, конечно, не застал, не помню и Бунина, хотя он жил здесь на даче Телешова. Помню, перед войной тут снимали фильм по Островскому.

– Качалова видели?

– Качалов – Шверубович!

– Вы неисправимы!

– Увы, каюсь, Костя. Но здесь Качалова не видел.

– Говорят, – сказал Костя, – на сцене этого театра свою первую роль сыграла Раневская. Помните: «Я возьму с собой “Идиота”, чтобы не скучать в троллейбусе».

– Раневская – Фельдман! – не выдержал Марк Аронович.

Костя обессиленно развел руками: кто бы сомневался?

– А я недавно Келдыша видел, – похвастался Артур, – в гардеробе Физического института. Он пальто сдавал, а я одевался.

– Откуда ты узнал, что это Келдыш? – спросил Виталик.

– Откуда? От верблюда. Во-первых, я вижу – личность знакомая, а потом мне же гардеробщица сказала.

– Капитально! И что он у вас делал?

– Как что? Наверное, заехал к директору. Может же президент Академии наук заехать к академику Скобельцыну.

– Тебе ничего не сказал?

– Как же! Обнял меня и прослезился.

– Да ладно…

– Ну, сдал человек пальто и пошел к лестнице.

– Я тоже видел Келдыша, – сказал Марк Аронович, – только давно. Мы тогда сверхзвуком занимались. На Ла-176.

– КБ Лавочкина? – спросил Костя.

– Лавочкин – Айзикович, – подняв палец, наставительно произнес Марк Аронович.

– О, Аллах!

– Слово не воробей, его из песни не выкинешь!

– Не воробей, а целая воробьиная стая, – вдруг очнувшись, сказал задремавший Виталик.

Костя и Марк Аронович переглянулись и засмеялись. Виталик удивленно посмотрел на них.

– Давайте пить чай, – предложил Костя.

Виталик, опорожнивший две полные тарелки супа, оживился и радостно потер руки.

Две недели коротких зимних каникул подходили к концу. В субботу мальчики уехали, и Костя опять остался один.

Выручали книги, работа, лекции. Марк Аронович, не желая докучать, бывал редко.

Артур с Виталиком впряглись в учебу и тоже не встречались. Артур и не подозревал, что Виталик неожиданно для себя влюбился.

«Рене привел офицера на то самое место рядом с особняком на улице Пайен, где год назад они расстались. Был поздний вечер, на темном небе повисла, как фонарь над пустынной мостовой, круглая луна. Дул свежий ветер. Противники сняли плащи и шляпы.

Рене поднял глаза к небу и перекрестился.

– Итак, любезный аббат, взгляните на небо, ведь больше вы его не увидите, – насмешливо сказал офицер.

Рене покосился на него и вынул шпагу.

– Я к вашим услугам, сударь. – Он встал в позицию, как будто пришел в фехтовальный зал.