– Но куда же вы идете?

– Я спущусь через окно, сказал д’Артаньян, чтобы поспеть скорее; положи доски, вымети пол, ступай через дверь и беги, куда я тебе сказал.

– О, вы убьетесь, сказал Планше.

– Молчи, дурак, отвечал д’Артаньян. И ухватившись за раму окна, он спустился вниз: к счастью первый этаж был не высок и он упал без ушиба.

Потом тотчас начал стучать в дверь; ворча про себя:

– Дам поймать себя в мышеловку и горё кошкам, которые нападут на такую мышь.

Едва раздался стук молотка, как шум прекратился, приблизились шаги, дверь отворилась и д’Артаньян, со шпагою в руке, бросился в комнату Бонасиё. Дверь, вероятно, от действия пружины, затворились за ним сама собой.

Тогда обитатели несчастного дома Бонасиё и ближайшие соседи услышали страшный крик, топанье ногами, звуки ударяющихся шпаг и продолжительный треск ломающейся мебели. Минуту спустя, те, которые будучи привлечены шумом, подошли к окошкам, чтобы узнать причину его, видели как дверь опять отворилась и четыре человека, в черной одежде, не вышли, а вылетели в нее как испуганное воронье, оставив на земле и на углах столов перья из своих крыльев, т. е. клочки своей одежды.

Д’Артаньяну, впрочем, не трудно было остаться победителем, потому что только один из полицейских был вооружен, но и он защищался только для виду. Правда, что трое остальных напали на молодого человека со стульями, табуретами и горшками, но две или три царапины, сделанные шпагой гасконца, испугали их. Десяти минут достаточно было для их поражения и поле битвы осталось за д’Артаньяном.

Соседи, открывшие свои окна, с хладнокровием, свойственным жителям Парижа в эти времена постоянных волнений и драк, опять закрыли их, увидели, что четверо черных людей убежали; они уже по инстинкту знали, что на время все было кончено.

Впрочем, было уже поздно, а тогда, как и теперь, в Люксембургском квартале рано ложились спать.

Оставшись один с госпожою Бонасиё, д’Артаньян обратился к ней: несчастная женщина лежала в креслах, почти без чувств. Д’Артаньян осмотрел ее с ног до головы.

Это была очаровательная женщина, двадцати пяти или двадцати шести лет, брюнетка, с голубыми глазами, с носом, слегка вздернутым, с чудными зубами и с прекрасным цветом тела, белым и розовым. Впрочем этим и ограничивались признаки, по которым можно было бы принять ее за знатную даму. Руки были белы, но не изящны; ноги также были не аристократические. По счастию, д’Артаньян не дошел еще до того, чтобы заниматься такими подробностями.

Между тем как он рассматривал г-жу Бонасиё и дошел до ног, как мы сказали, он заметил на полу тонкий батистовый платок; по обыкновению, поднял его и на углу его заметил вышитые буквы, точно такие же, как видел на платке, за который едва не подрался с Арамисом.

С того времени д’Артаньяну не нравились платки с гербами; поэтому, не говоря ни слова, он положил поднятый им платок в карман г-жи Бонасиё.

В эту минуту г-жа Бонасиё пришла в чувство. Она открыла глаза, осмотрелась со страхом кругом и увидела, что комната была пуста и что она была одна со своим избавителем. Она тотчас с улыбкой протянула ему руки. А улыбка г-жи Бонасиё была очаровательна.

– Ах, это вы меня спасли, сказала она, позвольте мне поблагодарить вас.

– Мадам, отвечал д’Артаньян, я сделал то, что всякий дворянин сделал бы на моем месте, и вам не за что благодарить меня.

– Нет, милостивый государь, вы оказали мне услугу и я докажу вам, что я не неблагодарная. Но чего хотели от меня эти люди, которых я сначала приняла за воров, и отчего г-на Бонасиё нет здесь?

– Мадам, эти люди гораздо опаснее воров, потому что это агенты кардинала, а что касается до г-на Бонасиё, то его здесь нет потому, что вчера за ним пришли и увели его в Бастилию.