– Дизентерия?! – хором ахнули все сотрудники, включая саму Елену, и так же хором сказали: – Не может быть!

Чистоте и вообще соблюдению санитарно-гигиенического режима Елена придавала огромное значение. И потому, что сама была записной чистюлей, и потому, что в общепите иначе нельзя. Повариха, утянувшая домой продуктов с кухни, или обсчитавшая клиента официантка в первый раз могли рассчитывать на снисхождение. Ну, попутал бес, бывает, если человек осознал и больше не грешит, то пусть работает дальше. Но за нарушением санитарно-гигиенических норм немедленно следовало увольнение. Пусть по городу ходили разговоры о том, что Гурбина «зверь-баба» и «совсем без понятия», потому что увольняет за ковыряние в носу или за ненадетый колпак, но зато за все время существования «Старого города» здесь ни разу никто не отравился. Да что там отравился, волоса никто в тарелке не нашел, не говоря уже о мухе или таракане. «Ворожишь ты, Анатольевна, что ли?! – завистливо удивлялись конкуренты. – Дому в обед сто пятьдесят лет, а никакой в нем живности…» «Ворожбой тут не поможешь, – отвечала Елена, – травить надо как следует и объедки по углам не собирать». И медицинские книжки ее сотрудники получали и продлевали не по блату, а как положено – со сдачей всех анализов.

– Может, может, – сказал Запрудин, снова переглядываясь с Гусевым. – Раз есть потерпевшие, то…

– Но мало ли где они могли отравиться! – подумала вслух Елена.

– Вот мы и пришли внести ясность, – насупился Запрудин, недовольный тем, что его перебили.

Он вытер платком вспотевшую лысину и сунул его обратно в карман. Кончик платка остался торчать наружу. Эта маленькая деталь сразу же изменила впечатление – был у человека солидный вид, а стал комичный. Однако Елене сейчас было не до смеха.

– Вот распоряжение. – Ермакова достала из папки лист бумаги, вложенный в прозрачный файл.

Капитан тоже махнул в воздухе какой-то бумажкой, но молча.

«Пришли внести ясность таким «звездным» составом, – подумала Елена. – Это не к добру…»

С Запрудиным и полицейским капитаном ей по делам раньше сталкиваться, к счастью, не приходилось, а вот привычки чиновников из потребнадзора она изучила хорошо. Ни Гусев, ни начальники отделов не любили лишний раз выходить «в поле», так у них назывались проверки. Не царское это дело, по объектам бегать. На проверки выходили рядовые сотрудники, максимум – заместители начальников отделов, а высокое начальство, опираясь на факты нарушений, выявленные подчиненными, принимало решения, определяло меру наказания. А тут вдруг собрались и нагрянули сами. Для чего? Ясно для чего – для придания большего авторитета проверке. Уж не «варяги» ли постарались?

– Начинаем работать! – скомандовал Гусев. – Елена Анатольевна, пройдемте к вам в кабинет для разговора.

– Нет уж, – встрял Запрудин, – с Еленой Анатольевной сначала пообщаюсь я!

Гусев флегматично пожал костлявыми плечами и обернулся к Гене. Капитан подошел к поварихам. Сотрудники потребнадзора разбрелись по залу, разложили на столах принесенные с собой папки, чемоданчики и деловито защелкали замками. Маша вытащила из висевшей у нее на плече замшевой торбы блокнот с ручкой и подошла к барной стойке, явно намереваясь послушать, о чем Гусев будет спрашивать Гену.

– Могу ли я узнать, что здесь делает госпожа Щерба?! – громко спросила Елена, глядя на Машу. – Она перешла на работу к вам, Владимир Никифорович?

– Прессу решено привлечь, потому что случай м-м… резонансный, – сухо пояснил Гусев.

– Но если Елена Анатольевна против, то я конечно же уйду, – сказала Маша, не убирая блокнота и вообще не отходя от стойки. – Я же нахожусь тут, так сказать, на общественных началах. А вопрос, между прочим, показательный. Лакмусовая бумажка. Прессы боятся те, кому есть что скрывать.