– Судный, вставай! Кощею власть не давай! – настойчиво взывали ко мне демонстранты.

Лично мне Афанасий Коршунов нравился. Его мать была немкой, отец – русским, обосновавшимся ещё со времён ГДР, в Германии. Назвать сына Афанасием было его решением, он дал сыну своё имя, а не только свою фамилию. Наверное, так было принято в их семье.

Должен признать, что всего за каких-то полгода Коршунову удалось обеспечить у меня транспортное сообщение, при этом он не задирал цены на проезд в общественном транспорте и много не воровал, так как во всём знал меру. Он хорошо говорил и грамотно писал по-русски, но поскольку родился и вырос за рубежом, его немецкий акцент всегда был предметом насмешек у горожан. К православной церкви он относился весьма уважительно, и очень любил колокольный звон. Возможно поэтому на некоторых из плакатов в его поддержку и красовались церкви. И даже их вырывали из рук и нещадно рвали на части «радеющие за Русь» противники «немца» во власти!

Дежурившим возле них милицейским машинам тоже не пришлось сегодня скучать. Хрупкая на вид, невысокая блондинка в погонах разнимала дерущихся в шумной толпе молодых ребят. Один из них был её вдвое шире, а другой – на две головы её выше, но женщину это ничуть не смущало.

– Грабли убрал от него, кому говорю! – кричала она, оттаскивая широкоплечего крепкого парня, и тут же крикнула снизу, высокому, – хорош ногами махать тут, жирдяй!

Это была Яна Тройкина, майор милиции и само очарование. Её командировали ко мне недавно и мне сразу понравилась эта женщина.

– Ну жирдяй, и что? – ответил ей сверху тощий двухметровый детина. – У нас русский город!

В таком свете он и представил меня гостям, только что прибывшим ко мне на вокзал и как раз выходившим из рейсового автобуса. Мне было перед ними так стыдно, пусть я из них никого пока и не знал. Эти – из Кстово, там у меня, вроде, нет знакомых, и дух города этого не общительный, я с ним даже не разговаривал никогда. Представляю, какое обо мне теперь сложится впечатление у него и у тех, кого он ко мне отправил!

К счастью, Кинди Кут Шари добирался пешком и мне хотя бы перед ним не пришлось краснеть за поведение своих граждан. В эти минуты он был ещё на просёлочной, ведущей к тоннелю на перешейке речной петли.

– Что-то новенькое, – отметил Кинди. – Здесь не было насыпи и арки из железобетона, только дорога – и та без покрытия.

Он помнил меня ещё неотесанным, хотя уже достаточно крупным посёлком в петле реки Летки. Не так давно, в эту петлю, на речной полуостров, в самом деле вела дорога, которую размывало каждый год, когда таял снег. Тогда петля замыкалась вокруг меня водным кольцом и только на лодках можно было добраться ко мне и обратно. Мост через реку находился совсем в другой стороне, его проложили по Калининскому шоссе, к местной колонии. Она существовала независимо от меня, но теперь заменила мне обувную и швейную фабрику. Там производили рабочую одежду, кирзовые ботинки, а также брезентовые мешки, покрывала, палатки… Словом, всё то, в чём нуждался строящийся молодой городок. Поэтому туда регулярно ходил трамвай, отчего Калининский мост у меня стали называть «трамвайным». Чуть позже появился ещё один мост, его сразу же окрестили «новым» или «правым мостом», но он также находился достаточно далеко от просёлочной дороги, на перешейке. Там мостов не мостили – это было затратное дело по тем временам, а вот лодочная станция стала недорогим сезонным решением. Её закрыли недавно, лет пять назад, когда по проекту одного итальянского инженера сделали эту насыпь с тоннелем. Теперь через него ко мне ходят все междугородние и пригородные автобусы, а сверху, на гребне тоннеля, есть пешеходная дорожка, освещённая бусами фонарей. К ней ведут ажурные лесенки из металла, с тремя площадками, на которых есть скамейки, так же освещённые фонарями в вечернее время.