9

Артур без энтузиазма прокручивал ленту в телефоне. Хелен сидела за столом, просматривала счета.

‒ Сынок, я не поняла: тут распечатка оплат, сделанных через кредитку. В прошлом месяце ты купил пять мешков земли, три ящика рассады, садовый инвентарь, «Раундап» – три бутылки. А шприц для чего?

‒ Для точечного впрыскивания. Пульверизатор слишком широко распыляет. Думал расчистить задний дворик от сорняков. С моими ногами только в земле и возиться… На коленях-то я могу стоять.

Она не успела ответить. Стук молоточка о входную дверь прервал их разговор.

На пороге стоял Роберт. На нём смокинг, чёрный галстук-бабочка. В одной руке букет роз, в другой – ювелирная коробочка.

Он торжественно поклонился Артуру:

‒ Сэр, обращаюсь к вам, как к единственному близкому мужчине этой женщины. Позвольте просить её руки.

Он встал на одно колено и протянул Хелен кольцо. Луч вечернего солнца радугой разбился в гранях бриллианта.

‒ А вы, молодой человек, собирайтесь, ‒ продолжил он, вставая и отряхивая брючину, ‒ мы едем на собеседование в вашу новую школу. Королевский колледж святого Эндрю в Шотландии специализируется на детях с ограниченными возможностями. Многие становятся чемпионами-параолимпийцами, но не все, ‒ он пристально посмотрел на Артура, улыбнулся и как-то заговорщицки подмигнул.

‒ А с какого бодуна вы решили, что я хочу заниматься спортом? ‒ Показное нахальство придало голосу подростка неестественную хрипотцу.

Роберт проигнорировал тон и слова юноши.

‒ В колледже одна из лучших научных баз. Там ты сможешь серьёзно освоить и ботанику, и химию. Садовник из тебя, прямо скажем, никакой. Пустые бутылки из-под Раундапа на дне помойного бака, а одуванчики цветут так, будто их тут специально разводят.

На минуту Артуру показалось, что у него не только ноги, но и горло парализовано. Он широко раскрыл рот, набрал в лёгкие побольше воздуха и выпалил:

‒ Мать, вот ты замуж собралась, а ведь даже не знаешь за кого. По чужим помойкам шарит, а у самого половина гостей отравлены, но он, почему‑то, ‒ жив себе и здоров. Подозрительно как-то получается.

‒ Видишь ли, сынок, ‒ спокойный взгляд Роберта уперся в чуть прищуренные глаза подростка, ‒ дело в том, что я не совсем здоров. У меня диабет, и я не ем сладкого.

Он снова широко, но холодно улыбнулся.

***

Ох уж эти английские зимы. Дождь, дождь и снова дождь. Погода, как Царевна-Несмеяна. Словно ей нечему радоваться, словно она вечно скорбит.

Эйлин стояла у двери в сад. Струйки воды бежали вниз по стеклу, прочерчивая на нём полупрозрачные, кривые дорожки. «Считается, что влажный климат полезен для кожи лица – к чёрту лицо! Как же на душе муторно… и нога опять болит…», – она покрепче обхватила кружку с чаем, согревая холодные пальцы.

Карман большой лохматой кофты завибрировал, щекоча бедро. Так мама в детстве подсовывала под одеяло свои тёплые пальцы, и они мягко пробегали по телу девочки: «Вставай, вставай, дружок…» Эйлин достала телефон. На экране имя: «Оливия Стоун». Это имя, как предвестник беды или, наоборот, как звук охотничьего рожка: зов к действию, к погоне.

‒ Что теперь случилось? – спросила Эйлин не здороваясь.

‒ Да так, ничего особенного. Подросток застрелился из отцовского ружья, ‒ тоже без приветствия ответила Оливия, ‒ тело нашли на футбольном поле школы.

‒ Какой школы?

‒ Эйлин, у нас одна школа. Та, в которой в прошлом году повесилась Камилла Файербол, а до неё ещё Виктория Фокс как-то случайно упала с обрыва в море, и Питер Грей, если помнишь, выпил все бабушкины таблетки от давления.

‒ Так… значит, четвёртый ребёнок… Эпидемия продолжается…