– Юрием. Факел значит. Так мы с Васей решили, прочитавши в одной умной книжке… Васю рядом с отцом похоронили?

– Рядом, милая… рядом, сердешная… Ты покорми сыночка пока да поплачь, ежели захочется. А я пойду, не буду вам мешать…

…Отец Василия, Николай Кузьмич, основам грамоты сына обучал сызмальства. Как мог. А прознав, что в Угличе действует чуть не единственная на весь Ярославский уезд гимназия, стал когда раз, а то и дважды в неделю возить его на занятия. Пока тот учился, ехал на рынок за материалами или выполнял просьбы соседей, кому чего привезти по пути. А потом увозил Васю обратно. Там, в гимназии, парень и узнал о существовании точных наук: арифметики и физики.

Сам Николай Кузьмич, как человек нелёгкого труда, старался держаться от наук подальше, да и в сыне видел лишь продолжателя дела своего, кузнецкого. Но с умом.

Ослушаться отца Вася не мог и поначалу исправно помогал ему в кузнице. Но как-то, когда он был уже подростком, в посёлок нагрянули комсомольские активисты. Красиво говорили, раздавали листовки и брошюры. И сбили-таки парня с толку.

Вася рос любознательным мальчиком, много читал, часто спорил с набожной матерью о Библии и её канонах, частенько вводя малограмотную женщину в ступор. Однажды, когда семья ожидала отёла единственной своей кормилицы – коровы Зорьки, он спросил у матери:

– Матушка, ну если Ева совершила первородный грех и теперь должна рожать в муках, то чем перед богом провинилась… да вот хоть наша Зорька, коли тоже рожает в муках?

Тогда мать только и смогла, что, смеясь, шмякнуть тянущегося вверх не по дням, а по часам сына мокрым полотенцем.

Когда же провели в посёлок радио, Василий слушал его если не запоем, то насколько позволяла работа и занятость по дому и хозяйству. И уже открыто стал склонять отца в сторону новых веяний, на что тот лишь усмехался в окладистую бороду.

Правда, в колхоз вступил, но скорее не по убеждению, а ради сына, ставшего к тому времени комсоргом. За это вскоре и поплатился: его повесили прямо в его кузнице противники этого самого всего нового. Нового уклада и мышления. Им и при всём старом жилось неплохо.

Тогда-то и поселились в сознании Василия первые нотки сомнения в правильности выбранного пути.

О том, что отец не покончил с собой, гласила сделанная убийцами, но позже непонятным образом исчезнувшая табличка, висевшая на его груди: «Кто следующий?»

А прибывшие дознаватели не церемонились. Объявили Николая Кузьмича самоубийцей и дело закрыли. Из-за этого еле удалось уговорить действовавшего тайно священника хотя бы отпеть почившего.

Уже тогда Вася думал: «Если дело, как кругом говорят, правое, почему у него столько врагов – и врагов жестоких? В конце концов, историю тоже делают люди, а людям свойственно ошибаться…» Но ответа на свой вопрос тогда он не находил.

Не вынеся смерти мужа, заболела и за два месяца угасла мать. Остался Василий на Святки сиротой.

А тут весна, май, Маняша и любовь. Обожгла та весна вместе с маем и юностью их обоих жгучим жаром и луговым разнотравьем. И так им было хорошо вместе, что не всегда и о голодном желудке вспоминалось.

После смерти матери Зорьку пришлось прирезать – Вася был единственным сыном. Если обиходить скотинку, то парень ещё мог, а вот доить её стало некому. Зорька была корова норовистая – не каждого к себе подпускала. А тут ещё и запрет на личное хозяйство для руководителей любого ранга, дабы не сметь уподобляться кулакам.

И вновь нестыковка: почему тем, кто вёл людские массы за собой, не полагалось иметь свою живность? Они что, нелюди или питаются святым духом? Так ведь и дух святой тоже попал в опалу! Ради этого рушились церкви, ломалось людское сознание, освобождая, видимо, место для вбивания новых идеалов.