Потом был скромный ужин дома, во время которого присутствовала только семья. Андрей был особенно молчалив, от этого за столом чувствовалось напряжение. И только Виктор говорил громче обычного, бросая на Сашу радостные и слишком откровенные взгляды. Он пил и старался шутить, не замечая царившего за столом настроения. Саша сидела бледна, чувствуя страшную неловкость от нахождения в этом доме. Андрей тайком поглядывал на них, и казался усталым и растерянным.

Ее жизнь своей рутиной и обыденностью сплелась в один длинный, бесконечный день. Оставив свою уютную комнатушку, Саша поселилась в тягостно тихом доме Бессоновых. Вставала с утра, вместе с мужем и Андреем завтракала под кудахтанье Глаши. Втроем уезжали из дома, оставив на целый день Анисью Викторовну одну. Саша выходила раньше всех возле дома Пашиевых, продолжая вести уроки, Андрей и Виктор ехали дальше. После уроков она все также шла на лекции в университет, а после – ее встречал теперь уже и ее фаэтон, возвращая в новый дом. С Андреем они практически не пересекались. Сидя в одном фаэтоне, Саша избегала смотреть на него. С того разговора в ее комнате они ни разу не говорили наедине, потому что Андрей предпочитал держаться в стороне. Он даже избегал обращаться к ней напрямую, если же возникала необходимость, то говорил либо Глаше, либо Виктору: «Передайте Александре Павловне, что завтра выезжаем раньше». Саша испытывала к нему щемящую тихую нежность, наблюдая за тем, как вечером он медленно проходил мимо их с Виктором спальни к своей дальней комнате. Он был рядом. Они жили теперь под одной крышей. Но Саше казалось, что теперь между ними была огромная пропасть.

Зато Виктор отныне вел себя, как муж. При встрече и на прощание целовал ее липкими губами, прижимая к себе. Она не противилась, только испытывала неловкость при Андрее, а потому старалась сделать это быстро или до того, как подняться в фаэтон. Говорить с Виктором особо было не о чем. Все темы, которые они обсуждали до свадьбы, словно были исчерпаны. Пару раз он высказывался против того, чтобы она продолжала давать уроки. На что Саша категорично заявила: нет. Ей была нужна практика в преподавании, да и находиться в убийственной тишине дома с умирающей свекровью все дни напролет было выше ее сил. Виктор был недоволен и продолжал настаивать. На этой почве она переставала ему отвечать, отворачивалась к стене. Он злился, покрывался пятнами и стремился взять ее каждую ночь, не особо церемонясь с ее желаниями. Саша пыталась избежать этой близости, придумывая разные отговорки, понимая всю неизбежность происходящего. Благо Виктор быстро выдыхался, а Саша отползала на край кровати, укрываясь одеялом, и удивлялась тому равнодушию, какое находило на нее вблизи мужа. Он ровным счетом не вызывал никакого волнения в ней. Глядя в ночное окно, прислушивалась к тишине своего нового дома. Как же в нем было тихо! Эта тишина порой изводила, от нее хотелось бежать прочь.

В середине февраля Саша поняла, что беременна. Судорожно высчитывая дни и перепроверяя саму себя, в панике поняла, что Виктор был не причем! И поначалу жутко испугалась. Странный жар охватил ее при этом, заставив щеки запылать румянцем. Все те переживания и чувства, которые она с таким трудом подавила в себе за это время, вспыхнули с новой силой. Что-то горячее разливалось внизу живота от мысли, что и не могло быть иначе, та ночь не могла пройти бесследно! Осознать и принять это открытие было не просто. Чувство вины за свой грех теперь боролось в ней с робкой нечаянной радостью. И вскоре страх и чувство вины отступили, уступая место новым чувствам и ощущениям. Понимая, что рано или поздно все и так заметят, она никому ничего не сказала, робко радуясь своей сокровенной тайне, в надежде на то, что и в ее жизни будет счастье. Но счастье другое – настоящее, безусловное. Тайком в темноте чужого пугающего дома она счастливо улыбалась сама себе, прижимая руки к животу. Лежа подальше от грузного тела мужа, Саша украдкой вспоминала ту ночь, чувствуя, как ладони ее влажнели, а внизу живота рождалось знакомое безудержное пламя. Спохватившись, пыталась представить на месте Шацкого Андрея, и в отчаянии зарывалась лицом в подушку, силясь подавить подступавшие слезы, сильнее поджимая к животу ноги, пытаясь унять внутреннюю бурю. И только нежнее прижимала руки к животу, замирая от мысли, что теперь она не одна, что внутри нее зарождалась жизнь.