Уже вечером, после смены, проходя сквозь коридор госпиталя, в котором по обе стороны впритык друг к другу стояли кровати с солдатами, Ольга слышала, как сестры в углу шушукались, тяжело вздыхая:

– Снова наступление, значит, будет еще больше. Когда уже будет конец? Уже и мужиков не осталось, призывают шестнадцатилетних! Столько людей погибает, а им там, все мало. Господи, я смотреть не могу на этих мальчишек!..

Стиснув зубы, Ольга ускорила шаг. Не было сил слушать эти причитания. Вот откуда эти новые раненые! Газеты писали, что войска Юго-Западного фронта начали штурм австро-венгерских и немецких позиций в Восточной Галиции. Первые же незначительные успехи были представлены, как грандиозное наступление Временного правительства. Но ожесточенные бои, в ходе которых на передовую бросали резервы из безусых новобранцев, редели на глазах. Результат этого наступления был на лицо: сотни израненных бойцов корчились теперь здесь в нестерпимой жаре, изнывая от гниющих ран на своих телах. А сколько еще осталось там, навсегда!

– Пить! Прошу, пить, – кто-то тронул ее за подол юбки, от чего Ольга невольно вздрогнула и опустила глаза на вцепившуюся в нее мужскую руку с грязными ногтями. Беспомощно оглядевшись в поисках сестер, Ольга с досадой заметила, как обе сестры удалялись в противоположном направлении. Снова бросив взгляд на сжимавшую край платья руку, Ольга взглянула на ее обладателя и снова вздрогнула. Ей показалось, что это был тот самый несчастный, которого она видела во время перерыва. Он лежал в грязной нательной рубахе, под мышками почти коричневой от пота и грязи. Сквозь ворот была видна шея с нервно бегавшим кадыком, покрытая испариной. Голова была перебинтована так сильно, что виден был только рот и едва ноздри носа. Эта небольшая открытая часть его лица вызывала глубочайшее сострадание и жалость. Губы были покрыты коростами и кусочками обветренной шелушащейся кожи, над ними и на подбородке темная щетина уходила смятыми влажными волосками к шее. Бинты возле губ были желты и мокры от пота. Тяжелый запах исходил от них и вызывал удушье.

– Пить! Пить! – губы его еле двигались, иссушенная кожа в углах рта так сильно напрягалась, что, казалось, еще одно усилие – и она просто лопнет и засочится кровью.

– Погоди, сейчас, – Ольга осторожно и с опаской потянула свою юбку, высвобождаясь из его руки, и быстро направилась в противоположную сторону к чану с водой.

Присев перед несчастным на край кровати, закусывая губы от брезгливости и тошноты, которую вызывал запах нечистых бинтов и грязного тела, она просунула руку под его шею, пытаясь приподнять его голову и подставляя к губам холодный край кружки. Раненый жадно принялся хватать воду, капли струйками потекли по подбородку, скатываясь к шее. От вони, исходившей от его бинтов, нестерпимо кружилась голова и свербело в носу. Сколько дней, недель они прели и гнили на нем?!

Она чувствовала, как напрягалось его тело, и дрожали руки, которыми он опирался о кровать, пока пил растрескавшимися губами и громко надрывно глотал, тяжело вздыхая. Когда в кружке совсем не осталось воды, он несколько раз кивнул, благодаря ее, и, отстранившись, повалился на тонкую подушку. Больше он не двигался и не заговаривал, только несколько раз облизал повлажневшие губы, поворачивая перебинтованную голову к стене, слабо и беспомощно поджимая к животу единственную ногу. Вид у него был совершенно жалкий и безнадежный. Глядя на него, Ольга невольно подумала, что уж лучше бы конец, чем вот так мучиться истерзанной в клочья недобитой душе.