не льется песнь молчит мое сознанье

лень жара

природа

у входа спит и за пределы входа

не переступит не сомнет венка

так Батюшков безумный сочинял

и звучные напевы пел в безмысльи

так я стараюсь что-нибудь

когда

не дай мне бог

И кто какая мысль

пришел никто

пустой остался дом

что пишешь ты

я просто так

не знаю

Мыслей нет совсем.

есть утомленье нежеланье

ни мыслить ни читать

Мы пригласили группу «Ленинград»,

попеть для нас на нашей вечеринке

про лабутены и премьеру Глинки,

корпоративный хит-парад

И тут из кулисы выходит Вера Павлова и торжественно произносит:

И слово… на стенке лифта

Я прочитала восемь раз

Пауза.

Звучит барабанная дробь.

Выходят на сцену Достоевский, Толстой, Пелевин, Ерофеев, Пушкин, Пригожин, Чоран – словом, все-все-все. Они берутся за руки, начинают водить хоровод и петь: «Нас утро встречает прохладой».

А потом в центр круга выходит, допустим, Шнур.

Музыка меняется. Звучит знаменитый шлягер

«Позвони мне, позвони».

Хоровод преобразуется в хор.

И Шнур (повторяя знаменитое дефиле Ирины Муравьевой, вступает):

Хор: Что же я тебе скажу.

Шнур:

Хор: И магическое – …

Шнур:

Хор: Я хотел сказать тебе.

Шнур:

Хор: Не осталась ты со мной.

Всё замолкает.

Входит И.

Занавес

Эту маленькую телефонную записную книжечку, в синем кожзаменителе, с алфавитом, ступеньками вырезанном на правом обрезе, мне дала моя сестра со словами: «По-моему, это должно быть у тебя». Записная книжка моего отца.

Сестра родилась в феврале. Через месяц после ее рождения, 8 марта, я в последний раз разговаривал с отцом в его квартире на Чистых прудах. Мы сидели в комнате, где когда-то жила моя (и отцовская) няня, Анастасия Ивановна. Теперь сюда переехали книжные полки и отцовский письменный стол. Места здесь совсем не осталось. Это был даже не кабинет, но скорее склад и курительная. Мы сидели на тахте, тихо разговаривали и курили. Я смотрел на отца и как-то неожиданно вдруг заметил – как он осунулся. И что-то странное, почти детское проглядывало в его лице. Он говорил, что получил заказ на перевод Сёрена Кьеркегора (знаменитая работа «Или или» – «Одно из двух», другой возможный вариант названия). Он мечтал об этом. В советское время, разумеется, предлагать Кьеркегора к изданию было бессмысленно. Говорил как будто с воодушевлением, за которым проглядывала усталость. Я думал, это было связано с рождением сестры: она оставалась в больнице с матерью. Роды прошли трудно. Отец беспокоился.

На следующий день я пришел в редакцию «Эха Москвы». Она тогда располагалась в тесной комнате здания на Никольской (студия находилась в полуподвале, двумя пролетами ниже по железной лестнице). В комнате, как всегда, была толпа, потому что в ней каким-то чудесным образом размещались все: референты, новостники, рекламщики, Андрей Черкизов, приходящие авторы, то есть даже войти, чтобы поставить пленку с записанной программой, было непросто. Неожиданно меня позвали к телефону. Я с удивлением взял трубку. Звонила бабушка моей сестры. Она сказала, что отец умер.