– Ну вот и хорошо, дочка моя, это единственное, что я смог сделать для тебя в жизни за все твои благодеяния, внимательность ко мне, безупречное исполнение всех работ и облегчение моей участи на посту начальника. И просто за твой румянец на щеках, за трогательность, за всё, что ты всегда вносила с собой сюда. За всё, за всё. И прощайте, дорогой друг. Мне будет не хватать вас. Ах, если бы годы не разделяли нас, ах, если бы я не был женат.

И у него было такое несчастное выражение лица, что она едва-едва не заплакала.

«Да, – признавалась мама позже по вечерам мне потом, когда мне было восемнадцать и я хотела замуж, – таких отношений уж нет на работе».

Мама тогда даже подумать не могла, что у всех трех сестер следующий общеродовой дом, возможность его получить и обустроить – пусть только на лето, на дачный сезон – будет как раз эта дача.

А ещё одна причина беготни того лета была в том, что очень плох был дедушка, который в мои пять лет гулял со мной за ручку по мартовским дорожкам вокруг своего дома на Околоточной, а я совала палочки в лужу, и он терпел, а теперь он лежит и не встает. При нем неотлучно бабушка и Валя в четыре руки. Рвут простыни и подкладывают под него. Бабушка плачет, Валя крепится.

Сначала никто не знал, как и что строить на даче. Мама думала, что это никому не интересно будет, что никто ей не поможет строить, копать. А вышло совершенно иначе. Все вдруг обрадовались и наперебой стали выдвигать проекты, волноваться, узнавать, где это, прикидывать, какой нужен инструмент, кто поедет, где встречаться, до какой остановки ехать. Словом, тот стиль поведения, который пришел с Хрущевым и который назвали молодежным – для юных созданий, вдруг накрыл всех, хотя их юность давно прошла, после войны И они стали в этом стиле жить, общаться, активничать, даже мыслить: «Да. Не нужны нам деревни и дачные поселки. Мы сами, в чистом поле выстроим себе дачу. И не будем зависеть ни от крестьян, ни от барыг-дачников. Мы будем равными среди равных. На этом поле, где мы строим рядом с другими сотрудниками, и внутри семьи».

Они почувствовали себя еще относительно молодыми. Они еще успеют поставить этот родовой дом-дачу. И все копали, сажали, кашеварили, интересовались прогнозом погоды – смогут ли они поехать в эту субботу-воскресенье или нет, трудились, забывая про усталость, про другие дела. И присказкой было: «Ну еще немножко поделаем, тогда отдохнем». Словом, все почувствовали себя одной большой семьей, объединенной одной большой целью – построить.

Неожиданно на один день без ночевки приехала бабушка – посмотреть участок, как разровняли землю, наделали грядок и поставили временную, веревочную, на колышках, изгородку. Подытожила: новое место, известное дело, – взрослым новые дела, а детям – новая игра.

Сначала ведь не разрешали на участках дома ставить, можно было только сарайчик под инвентарь построить. Мама сбегала в деревню, договорилась с тамошними мужиками. Но утром строить пришел один Вася с Проклова.

– А где же Сашок с Воронова? – спрашивали его.

– Да с крыши упал.

– Ах, бедный! – сказала бабушка.

– Да… работал, все нормально было, и вдруг упал. Вот как вы сейчас. Стоял рядом, только я за гвоздем отвернулся – упал, – проговорил Вася, копая ямку под столб.

– Боже, страсти-то какие! А я думала, может, вы в колхозе-то работаете, так вас не отпускают? Смотрю – нет вас и нет.

– Нет, в колхозе мы не работаем, в колхозе летом без выходных. Так что колхозником ничего не подработаешь. Мы на железной дороге числимся в смену. Летом по дачам много работы, только успевай. А он, вишь, упал. Теперь мне одному на фундаменте париться.