С о л о м о н. И ты – согласился?

К р а с и н. Я просил вообще освободить меня от переговоров, но Ленин стал уговаривать, а политбюро категорически потребовало, чтобы я подчинился.

С о л о м о н. И восторжествовала «партийная дисциплина», третирующая членов партии как безвольных и бесправных рабов, так?

К р а с и н. Увы…

С о л о м о н. Но это же издевательство над элементарным чувством человеческого достоинства! Не узнаю тебя…

К р а с и н. Я знал, на что шел…

С о л о м о н. Что же дальше?

К р а с и н. Буду работать. Новая власть совершает ряд нелепостей: уничтожает технические силы, спецов, заменяет их рабочими комитетами, беспомощными и безграмотными в простейших вопросах. Уничтожение буржуазии – еще одна нелепость. Буржуазия и в Европе еще не сказала своего последнего слова, а у нас тем более… Ей рано петь отходную.

С о л о м о н. Тем скорее большевики сломают себе шею.

К р а с и н. Сомневаюсь я в скоротечности их власти.

С о л о м о н. Вот как? Раньше ты говорил другое.

К р а с и н. Раньше и большевики были в растерянности от своего успеха в октябре. И верилось в силу населения, которому новый режим был отвратен, верилось, что у него есть силы для борьбы. Но разгон Учредительного собрания без всякого протеста со стороны демократов ввел меня в сомнения…

С о л о м о н. Они так сильны?

К р а с и н. Они организованны – в сравнении с неорганизованностью населения, его усталостью, инертностью, безвольностью, неспособностью к борьбе в данный момент.

С о л о м о н. Мрачная перспектива вырисовывается…

К р а с и н. Да… Они все прибирают к рукам – это еще можно понять. Но они бессмысленно тратят все, что было накоплено старым режимом. Боюсь, что затянется это лихолетье на годы, пока хватает старых запасов, пока можно реквизировать и хлеб, и деньги, и готовую продукцию и можно кое-как – хотя черт знает как – вести промышленность… Словом, скорого конца не предвижу скорого конца…

С о л о м о н. В хорошенькое время мы живем…

К р а с и н. Ты говорил, у тебя есть предложения?

С о л о м о н. Есть… Самостийная Украина предлагает мне возглавить Государственный банк. Отказался, конечно. Много предложений из-за рубежа. Но работать в Европе – это работать против России. Тоже отказался…

К р а с и н. Да, Россию нигде не любят, а новый режим – лишь повод строить козни против страны, которой мы всем обязаны.

С о л о м о н. И что?

К р а с и н. К сожалению, история развивается не так, как нам грезится в мечтах и теориях…

С о л о м о н. Это ты к чему?

К р а с и н. Имеем ли мы право при всех отрицательных деяниях новой власти оставаться в стороне? Ведь у нас есть связи, наработки, опыт…

С о л о м о н. Предлагаешь работать на новый режим?

К р а с и н. Может быть, в интересах служения народу русскому пойти на службу, внести в дело что-то здоровое? Может быть, удастся повлиять на большевиков, удержать от тех или иных безумных шагов? Надо бороться хотя бы с уничтожением буржуазии и специалистов, способствовать восстановлению их престижа…

С о л о м о н. Сам-то веришь в такую возможность?

К р а с и н. Не знаю. Но, отойдя от дела, мы превратимся в давно осужденных русской литературой героев.

С о л о м о н. В лишних людей? Но в их появлении виноваты не только они, но и общество, которому они не нужны.

К р а с и н. Не нам бы с тобой вести эти разговоры.

С о л о м о н. Не нам.

К р а с и н. Если мы сейчас отойдем в сторону, чего стоят идеалы нашей молодости?

И главное: специалисты большевикам нужны. Они допускают нелепости, но и специалисты не гнушаются прямым саботажем.

С о л о м о н. Думаешь, большевики доверят мне хоть какое-нибудь дело7