«…Сэм, – говорит голос, слова наконец-то становятся четкими. Я открываю рот, намереваясь ответить, но Сэм продолжает говорить. Это сообщение голосовой почты. – Не знаю, услышишь ли ты это, но я должен тебе сказать. Мне страшно. И не вздумай смеяться, осел, я серьезно. Ты нас пугаешь».

Голосовое сообщение прерывается, экран загорается, показывая вереницу непрочитанных эсэмэсок и пропущенных звонков.

Я смотрю на зажатый в руке телефон, мой большой палец зависает над зеленой кнопкой вызова, но секунды идут, и экран гаснет. Тяжело сглатываю, потом засовываю мобильный обратно в карман.

Доедаю хлопья, убираю беспорядок в подвале, набиваю целый пакет пустыми упаковками и обертками от еды, перемываю все грязные тарелки и чашки, расставленные вокруг моей постели, и наконец, переделав все мыслимые и немыслимые дела, набираюсь смелости позвонить Сэму.

Гудки в трубке тянутся так долго, что я уже начинаю сомневаться, ответит ли Сэм, после того как я несколько месяцев его игнорировал.

Но это же Сэм, поэтому он всё-таки отвечает на звонок, хоть я этого и не заслуживаю.

Сэм делает глоток виски, потом с удивленным видом рассматривает фляжку. Я наблюдаю за ним, отмечая темные круги под глазами и легкую щетину – прежде я никогда не видел Сэма таким.

В другое время я бы поддразнил его, обвинив в неряшливости, но с тех пор, как он приехал сюда пятнадцать минут назад, я услышал от него всего пару односложных ответов, что бы я ни говорил.

После целого лета, проведенного в одиночестве, мое умение поддерживать беседу почти свелось к нулю.

– Что… м-м-м… подтолкнуло тебя приехать сюда? – спрашиваю, кивая на сине-зеленую с белым футболку, в которую одет Сэм. Футболка муниципального колледжа. Я знаю, что Сэм подавал документы в несколько государственных колледжей, но понятия не имею, на каком он в итоге остановился.

Сэм смотрит на меня, выгнув бровь, и я замечаю нечто такое, с чем сталкивался всего несколько раз за всё время нашей дружбы.

Сэм рассержен.

– В последнее время моя жизнь мало походила на сказку, старик. Один мой лучший друг умер, а другой скрывается от мира, – говорит он. Уже через секунду выражение его лица смягчается. – Я понятия не имел, что с тобой происходит, так что приходилось постоянно звонить твоей маме.

Я делаю большой глоток виски, алкоголь обжигает горло, но благодаря ему мне проще произнести следующие слова.

– Прости меня, Сэм.

Мне действительно жаль, но я боюсь, что он мне не поверит.

– Знаю, я был отвратительным другом, но я просто… не мог. Не мог находиться рядом с тобой. Иногда я думаю, что до сих пор не могу.

Я чувствую на себе оценивающий взгляд Сэма.

– Выглядишь паршиво, – говорит он наконец, указывая на мою мятую рубашку, отросшие волосы и кудрявую бородку.

Пожимаю плечами: по правде говоря, мне плевать на свой внешний вид. Кимберли нет рядом, она не увидит меня таким. Она постоянно твердила, что я выгляжу как животное, если я надевал толстовки, напоминала, что помимо спортивного костюма существует и другая одежда. Какое теперь имеет значение, стану ли я бриться, стричься и надевать чистую одежду? Какое это имело значение в прошлом, если в итоге я всё равно оказался в нынешнем положении?

– Итак. – Сэм вздыхает, и, кажется, с этим вздохом исчезают остатки его злости. – Я рад, что не потерял еще и тебя, хоть сейчас ты и выглядишь как бездомный бродяга.

Он откручивает крышку фляжки, наливает себе в стакан еще виски, широко улыбается и кивает на фляжку.

– Как тебе удалось протащить эту штуку через «таможню»?

– Нашел ее в сумке с вещами, привезенными из больницы, – отвечаю я, кивая на дверь кладовки, в которую мама сложила мои окровавленные и порванные вещи. – Должно быть, мама ее не заметила.