Однажды в поисках объяснения она слегка излила душу миссис Мандей. Всё дело в разочарованности, предположила миссис Мандей, оттого, что она не мальчик. С чем Джоан пришлось согласиться. Возможно также, что его печалила болезнь её матери. А быть может, всё дело в обычном темпераменте, подумала она впоследствии, и тогда они оба виноваты. Всякие мелкие хитрости с упрашиванием, нежностью, своеволием, посредством которых другие девочки столь успешно прокладывали себе путь к теплому гнёздышку уютной любви – она никогда не умела ими пользоваться. За её самоуверенностью таилась стеснительность, упрямая скрытность, которая всегда мешала ей выражать свои эмоции. Что она, несомненно, унаследовала от него. Наверное, когда-нибудь, каждый со своей стороны, они разрушат эту преграду, сама прочность которой, похоже, заключалась в её хрупкости, в её неосязаемости.

А потом, во время школьных каникул, возвращаясь домой с новыми мнениями и взглядами на себя, она так часто оказывалась в противоречиях с ним. Его лютое пуританство было несовместимо с её увлечениями. Вступая с ним в споры, она будто слушала одного из его предков, последователей Кромвеля, восставшего из могилы. Между ним и его рабочими случались разногласия, и Джоан становилась на сторону рабочих. Он отвечал ей не злостью, но холодным презрением. И всё же, несмотря ни на что, если бы он только подал знак! Ей хотелось броситься с плачем к нему в объятья и поколебать его – заставить слушать её мудрость, сидя у него на коленях и обнимая за шею. В сущности, он не был нетерпимым или глупым. Он подтвердил это тем, что разрешил ей пойти в англиканскую школу. Мать никаких желаний не выражала. Выбирал именно он.

Что касается матери, то Джоан всегда её побаивалась, всегда не зная, когда настроение страстной привязанности сменится холодной неприязнью, граничащей с ненавистью. Возможно, говорила она себе в последующие годы, оно положительно сказалось на ней – её одинокое, неконтролируемое детство. Оно заставило её думать и поступать по-своему. В школе она пожинала плоды. Самодостаточная, самоуверенная, самобытная – место лидера было ей обеспечено как естественная прерогатива. Природа ей помогала. Нигде девочка не правит в такой мере по причине своей красоты, как среди себе подобных. Джоан скоро привыкла к тому, что с неё сдувают пылинки. Все её нужды в услугах предупреждались усердными рабынями, состязавшимися между собой за эту привилегию. Отдав приказ, подарив несколько мгновений разговора, она могла до безумия осчастливить какую-нибудь благоговеющую перед ней девчушку на весь оставшийся день, тогда как её недовольство оборачивалось слезами и раболепными мольбами о прощении. Она следила за тем, чтобы это не превращалось в блажь, в удовольствие. Ни одна добросовестная юная королева не была более осторожной в распределении знаков внимания, которым следовало быть ободрением достойных и наградой за добродетель. И более умеренной в выражениях неодобрения, приберегая их для исправления ошибок.

В Джиртоне ей приходилось завоёвывать расположение больше силой воли и ума. Конкуренция там была сильнее. Джоан её приветствовала, поскольку это придавало жизни пикантность. Однако даже там её красота не оставалась незамеченной. Умные, блистательные молодые женщины, привыкшие сметать прочь любые возражения яркой риторикой, с раздражением оказывались сидящими перед ней молча, не столько её слушая, сколько на неё смотря. На какое-то время это их озадачивало. Ведь то, что у девочки классические черты, а цвет лица и волос привлекательный, разумеется, не имеет ничего общего с ценностью её политических взглядов. Пока одна из них случайно ни обнаружила, что вообще-то имеет.