Грейсон был не в состоянии принять эту теорию в силу того факта, что в старости рассудок, подобно телу, претерпевает упадок.

– Допустим, к сорока… или, скажем, к пятидесяти годам, – аргументировал он, – я стану существом ярким и разумным. Если я тогда же и умру, превосходно. Я выберу подходящего новорожденного и двинусь дальше. Но предположим, что я протяну до восьмидесяти и умру ребячливым стариком с мозгами, ушедшими на посевные. Что мне делать тогда? Придётся начинать всё с начала: вероятно, с худшего, чем я был до того. Это нам едва ли поможет.

Джоан ему объяснила: старость можно сравнить с болезнью. Гений лежит на постели и бормочет детскую чепуху. Но с возвращением к жизни он восстанавливает свои силы, увеличивает их. Разум, душа не увядают. Старость разрушает линии связи.

– Но вы же наверняка в это не верите! – воскликнул он.

– А почему нет? – рассмеялась Джоан. – Всё возможно. Наличие руки превратило обезьян в людей. Мы подбирали, знаете ли, всякие штуки, разглядывали их и удивлялись, удивлялись, удивлялись, пока ни зародилась мысль, и мир ни стал видимым. К следующему великому открытию нас приведёт любопытство. Мы должны всё подбирать и думать, думать, думать, пока однажды ни появится знание, и мы ни увидим вселенную.

Джоан всегда избегала возбуждения, когда рассуждала об этом.

– Обожаю тебя возбуждать, – призналась ей как-то раз во времена студенчества Флосси. – Ты выглядишь такой возмутительно юной и так довольна собой, когда формулируешь закон!

Она не знала, что поддалась. Он сидел, откинувшись в кресле, и смотрел на неё. Тот усталый взгляд, который она заметила в его глазах, когда их знакомили в гостиной, исчез.

За кофе миссис Дентон поманила его к себе, а мисс Грейсон пересела и заняла его освободившееся место. До этого она сидела напротив них.

– Я так много о вас слышала, – сказала она. – Не могу отделаться от мысли, что вы бы как нельзя лучше подошли изданию моего брата. У него все ваши идеи. Есть у вас что-нибудь, что вы могли бы ему прислать?

Джоан задумалась.

– Ничего ошеломительного, – ответила она. – Я замыслила серию статей о старых церквях Лондона… касательно людей, которые были с ними связаны, и тех взглядов, которые они отстаивали. Только что закончила первую.

– Это наверняка то, что нужно, – сказала мисс Грейсон. Она была худой, увядшей женщиной с мягким, печальным голосом. – Она позволит ему судить о вашем стиле. Он к этому придирчив. Хотя уверена, ему понравится, – поспешно добавила она. – Адресуйте её мне, ладно? Я помогаю ему по мере сил.

В тот вечер Джоан добавила несколько финальных штрихов и доверила статью почте. Дня через два она получила записку с просьбой зайти в контору.

– Моя сестра полна энтузиазма по поводу вашей статьи насчёт церкви в Челси и настаивает, чтобы я взял всю серию, – проинформировал её Грейсон. – Она говорит, что у вас стиль Стивенсона.

Джоан вспыхнула от удовольствия.

– А вы, – поинтересовалась она, – вы тоже сочли, что это стиль Стивенсона?

– Нет, – ответил он, – мне показалось, что там скорее ваш стиль.

– Это какой? – настаивала она.

– Они не смогли вас подавить, – объяснил он. – Сэр Томас Мор с его головой под мышкой, кровавый старина Синяя Борода, зловещая королева Бесс, ворчливый старик Свифт, Поуп, Эддисон, Карлайл – вся эта чернушная толпа! Я увидел, что вы остаётесь при своих, просвещаете их всех, заводитесь.

Он смеялся.

Из соседней комнаты пришла сестра и присоединилась к ним. У неё было предложение. Заключалось оно в том, чтобы Джоан взяла на себя еженедельное письмо от «Клоринды». Предполагалось, что оно излагает взгляды – возможно, необычно – здравой и думающей женщины на злободневные вопросы. До сих пор мисс Грейсон писала за неё сама, однако пояснила, что хотела бы освободиться от этой необходимости, чтобы больше времени уделять делам домашним. Джоан же для этого придётся чаще бывать в конторе, поскольку предстоит отвечать на письма читателей и обсуждать некоторые пункты с её братом. Она стояла за его креслом, возложив руки ему на голову. Во всей её позе было что-то странно материнское.