Другое дело, что дверь как была хлипкой, так и осталась – если еще больше не разболталась. По-хорошему, давным-давно надо было поставить новую, но денег на такое дело у нас никогда не водилось. И если раньше поблизости всегда были Шут и Тухля, готовые в любой момент прийти на помощь, то сейчас каждый из них, надо полагать, занят своим делом. А эту дверь даже я смогла бы выломать, если бы не успела растратить все энергетические запасы. Про демона и говорить нечего – он эту ничтожную преграду снес с нашего пути с неподражаемой легкостью. Хотя, надо полагать, тут же об этом пожалел, потому что я категорично посоветовала приделать ее на место, а строить – это не ломать.

Оставив хмурого демона чинить дверь, а Бряка прыгать вокруг и зубоскалить, я честно доползла до первой же относительно горизонтальной поверхности и погрузилась в глубокий целебный сон.

В колдовском сообществе много поверий про родство крови. Считается, что колдуны-родственники – непобедимая сила. Такую ни демонам, ни более невезучим коллегам не одолеть.

Свет его знает, правда это или нет, но просыпаюсь я потому, что ощутила нечто – будто какой-то внутренний толчок. И только потом приходит волна родственной силы, которая, надо полагать, и вырвала меня из глубокого сна.

Солнце уже клонится к закату, но растраченная энергия так и не успела восстановиться полностью. Парадокс колдуна – чем больше силы ты можешь вместить, тем быстрее она восстанавливается. Черной Луне хватило бы пяти часов, чтобы полностью заполнить энергетические резервуары. Черному Пеплу – двух. Мне же после роспуска почти всех демонов, видимо, придется впадать в спячку на сутки, если не больше. А все треклятый труп с его, понимаете ли, Желаниями!

На ноги я поднимаюсь с трудом, пошатываясь. Организм протестует против досрочного подъема и отзывается такой болью, что в глазах мутнеет. Даже нематериальная, в общем-то, нить Последнего Желания, как назло, отметилась на коже красной вспухшей полосой. Приходится принудительно перенаправить часть энергии на то, чтобы заглушить боль и хоть как-то держаться на ногах.

Кто-то пересек ограничительную черту – иначе бы меня так не подбросило. На полноценную защиту энергии, ясное дело, не хватило, но, наученная горьким опытом, я поставила следилку. Любой маг, зацепивший тонкую силовую линию, устроил бы мне такой вот выброс.

И кто-то это сделал.

Темнота всегда была неотъемлемым атрибутом моего детства. Должно быть, именно поэтому я так легко прижилась на равнинах. Ведь стоит солнцу боязливо спрятаться за горизонтом, как все вокруг затягивает непроглядная чернота, а вместе с ней выползают из дневных укрытий твари. Есть от чего испугаться, когда кругом лишь бескрайние просторы, где нет ни единой дружественной души, а горящие голодом оранжевые глаза демонических созданий светятся буквально в паре метров от колдовского пристанища. Вот многие новоиспеченные ведьмы, едва дождавшись первых лучей солнца, и мчатся обратно под стены города, так и не вкусив желанной силы и свободы. Мне же к темноте было не привыкать.

Ма не любила свет. Он резал глаза, причиняя боль притаившемуся внутри демону, мутил и без того не очень ясный разум. Наша тесная квартирка стала убежищем, где царила вечная ночь. Ма не раскрывала ставни и не зажигала свечей. Тонкая и бледная, как привидение, она научилась двигаться с закрытыми глазами, вытянув вперед костлявые руки. Едва ли во всем потустороннем мире найдется демон, которому удастся забрать воспоминание о ржаво-соленом вкусе смешанных с кровью слез, остававшемся на губах всякий раз, когда я перед сном целовала Ма в мокрую щеку. Слишком уж оно въелось в память.