Ленка тоже проснулась; зевала и хлопала сонными глазами, не сразу поняв, в каком мире она сейчас находится. А когда поняла, караван уже начал втягиваться в какое-то огороженное пространство, удаляясь от стены, где их до этого внимательно разглядывали стражники, стоящие с копьями у ног; неподвижно, как караул у Могилы Неизвестного солдата.

Наконец, их разгрузили. Паша тут же рухнул на задницу, прямо на щебенку. Сел, одним словом, не в силах пошевелить затекшими руками и ногами. А пришлось – когда его вздернули за шкирку, как и многих других, и заставили брести в какое-то длинное и приземистое здание. Хорошо, на входе руки развязали.

А ранним утром он, вместе со всеми, стоял на площади, опять со связанными руками, и ощущал себя бараном, которого привели на рынок продавать. Так он сам определил свой нынешний статус. Стояли долго, переминаясь с ноги на ногу, и не пытаясь поначалу заговорить – боялись (Павлик, так точно) своих новых хозяев. Да – степняки ночью куда-то исчезли, и теперь вдоль границ открытой площадки ходили звероватого вида мужики с короткими плетьми в руках. Но главным тут был, как понял Морозов, невысокий толстячок с надменным лицом, в котором ярким пятном выделялись роскошные черные усы, явно чем-то смазанные, и блестевшие в лучах уже поднявшегося высоко солнца. А за этим типом шагали, не отставая, два амбала с накачанными, выпиравшими даже сквозь одежды мышцами. Но самой интересной деталью их одеяний были тонкие ремешки на бычьих шеях, которые Павлик почему-то сразу обозвал рабскими. Наверное, потому, что лица у этой пары были какими-то не живыми, без всяких проблесков эмоций.

– А, нет, – поправил себя мальчик, почему-то следивший в последние несколько минут именно за этой троицей, – вон – оживился; тот, к которому обратился усач, хозяин. Аж ощерился от радости, смотрит на своего хозяина как… как…

Тут появились, как понял Морозов, первые покупатели. Сразу трое, толпой. В груди у бывшего пятиклассника стало пусто. Он вдруг понял, что сейчас их компанию начнут разделять, и он, скорее всего, никогда в жизни не увидит больше ни Сергея Николаевича, ни Каланчу, ни Ленку, ни…

– Уф. ф.ф… пронесло, – он вытер со лба пот, проступивший, несмотря на достаточно прохладную погоду, – кажется, не понравились. Или цена слишком высокой показалась.

Покупатели – высокий мужик в полувоенной одежде (так определил почему-то Паша) и двое его сопровождающих; слуги, наверное, потому что без ошейников – пошептались с торговцем, и ушли, недовольно качая головой. Точнее, недовольным выглядел высокий; двое других семенили следом с такими лицами, словно их ничего в этой жизни не интересовало.

Подходили еще, и еще. И многие так же качали в недоумении головой. Паша уверился в первом своем выводе – что усатый заломил за них слишком высокую цену.

– Как за неведомых зверушек!

Это не он – это Каланча громко прошептал. Видимо, его голова работала в одном направлении с Пашиной. В их сторону направился мужик с плетью, и все негромкие разговоры вокруг тут же прекратились. А сам мужик круто развернулся – в сторону нарастающего стука копыт. Неторопливо, и как-то неотвратимо на торговую площадку надвигался конный отряд. А во главе его огромный рыцарь (так его обозвал Морозов), на громадном рыжем скакуне. Паша такого лошадиного гиганта даже у степняков не видел. Но вот спрыгнул с него человеческий монстр легко, и очень… мягко, что ли? Паша почему-то решил, что почувствует, как земля, точнее, утоптанный щебень под ногами дрогнет, когда эти центнеры мяса и костей опустятся с лошади. Ничего подобного – «рыцарь» утвердился на ногах, даже не издав стука каблуков по камню. И тут же пошел вперед, словно ледокол, разбивающий на своем пути тонкий лед. Вот такое сравнение сделал для себя, и своих одноклассников Паша.