– Испытательный срок, – слышу я. – При условии лишь. Соблюдение, неукоснительное. Результативность, высокая. Аттестация, регулярная. Мониторинг, постоянный. Контакты, дозволенные. Критерии, профессиональные. Обратная связь, конструктивная. Часть команды, неотъемлемая.

Славный парнишка не подает виду, что понимает эти слова не больше меня. Не издает ни звука. Челка цвета швабры занавеской свисает ему на лицо, а швабра слегка подергивается на полу, как будто она живая и страдает. Или как будто пытается передать мне некое послание, которое я не совсем улавливаю.

Мой сын – хороший сын. Мой сын понимает ценность вещей. Он знает, сколько стоит это место. Он очень хорошо разбирается в цифрах. И иногда говорит со мной про мой банковский счет. Который именует аккаунтом. Так что таковой у меня явно имеется. Он говорит, что я могу проверить его в любой момент, когда только захочу. Но для этого мне нужно зайти в свой личный кабинет.

– Кабинет? Как у Сердитой Медсестры?

– Это просто так называется. Это как вход в банк, только виртуальный. Чтобы туда зайти, нужно ввести пин-код.

– Код? Это как на этих раздвижных дверях?

– Почти. Код – это пароль.

– Понятно. Как у Фелисити. Как у Чарити.

– Наверное, можно сказать и так.

Мой сын обводит взглядом комнату, как обычно делает в таких случаях. Фотографию дядечки постарше он уже переставил от стенки на самый передний край этого, как его.

– Я могла бы использовать пароль Фелисити. Или Чарити. И тогда смогла бы проверить свой аккаунт.

– Нет, мам. Нужен твой собственный пароль. Больше ничей.

– Больше ничей?

– Вот именно.

– Но ты-то его знаешь?

– Да, конечно. Знаю.

– Ты мог бы записать его здесь, в большом ежедневнике. Тогда я смогла бы проверять свой аккаунт. И смогла бы сама проходить через раздвижные двери.

– Через… что? Нет, послушай, мам, это очень секретная вещь. Больше никто не должен его знать.

– Никто?

– Вот именно.

Я смотрю на свое окно. На деревья за ним. Он хороший сын. Он покупает мне всякие вещи. Он купил мне скрэббл. И сейчас ставит коробку с ним на тумбочку возле кровати. Достает ее из пластикового пакета, чтобы показать мне. Коробка не… как там это называется? Не в подарочной упаковке. В этом нет необходимости. Мой сын очень практичный.

– Что это? – спрашиваю я у него.

– Это скрэббл, мама.

– Скрэббл?

– Да. Ты раньше играла в него со своей приятельницей.

– Приятельницей?

– Да, мам.

– Раньше?

Он обводит взглядом комнату.

Во время ужина в столовой всё как обычно. Со стены улыбаются акулы. Вдоль нее под акулами выстроились в ряд инвалидные кресла и ходунки. Все сидят на своих местах за столом, уставившись на свои фрикадельки. Я присоединяюсь к остальным, усаживаюсь на стул и позволяю девушке из Шри-Ланки забрать у меня ходунок и поставить его к стенке рядом с остальными, под акулами.

Малый, который здесь не живет, занимает свое место рядом со мной.

– Вы с какого этажа? – спрашиваю я у него, поскольку знаю, что ему это нравится.

– О, я здесь не живу! – отвечает он мне.

Он говорит об этом некоторое время, потом останавливается. Похоже, ему хочется поговорить о чем-то другом.

– У меня есть пароль, – сообщаю я ему. – А у вас есть пароль?

Но это явно не то, о чем он хочет поговорить. Он хочет поговорить про Менеджера по Исходу, или кто он там такой на самом деле.

– Менеджера по Исходу?

– Менеджера по уходу.

– Вот и я про него.

Как бы там ни было, он хочет поговорить о нем. О том, что у того новая машина. Похоже, он думает, что это важно. Дорогая новая машина. Малый, который здесь не живет, рассказывает о том, какого она типа. Названия, цифры и все такое. Я спрашиваю у него, не такая ли это машина, на которых люди очень быстро переезжают через реки, поднимая тучи брызг, или мчатся по пляжу, или по самому краю пропасти, чтобы потом устроить пикник, как я это вижу по телевизору. Но он уже говорит о часах. Наручных часах. Говорит, что это очень дорогие часы.