Всадник-без-имени Михаил Иванов

© Михаил Вячеславович Иванов, 2023

ISBN 978-5-0062-1003-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Две гигантские воронки, полностью охватившие верхнюю и нижнюю половины обозримого пространства, вращались, свивая воздушные течения в жгуты, а те закручивая в спирали. Бешеный поток из смеси водяных брызг и разорванных в клочья туч нёс по кругу маленькую птицу. Пичуга пыталась сопротивляться, но силёнок не хватало даже на то, чтобы выровнять полёт, и её мотало и крутило, вытрясая дух из чуть живого тельца.

Через некоторое время птицу вынесло к самой сердцевине урагана, прямо между распахнутыми глотками воронок. Две разнонаправленные силы ухватили бедолагу и потащили каждая к себе, но, видимо, оказались равны, и пичуга осталась болтаться вокруг невидимой оси – ни вверх, ни вниз, – разрываемая непримиримыми антагонистами. Несчастная издала пронзительный писк, но гул ветра полностью поглотил его.

Терзаемая вихрями, птица скоро стала похожа на разлохматившийся клубок, смотанный кое-как из множества тончайших, играющих переливами прозрачно-серого шёлка жилок, – а силы настойчиво тормошили, теребили, рвали этот теряющий форму ком, вытягивая из него спутавшиеся в петли шелковинки.

Не выдержав, лопнула одна петля, за ней другая, и оборванные концы нитей, засеребрившись неярким внутренним светом, потянулись к бездонным колодцам воронок. Вскоре маленькая крылатая фигурка – истерзанный комочек мерцающих паутинок – лишь отдалённо напоминала птицу. А неумолимые силы всё тянули и тянули…

Струны дорог – двунаправленные векторы, стремящиеся одновременно в противоположные стороны. Такая двойственность создаёт натяжение, которое позволяет струнам звучать – то затихая до едва слышного шороха ночью, то наполняясь грозным гулом в дневное время. Голоса автострад – они подобны зову сирен, поддавшись которому, уже не остановиться, не оглянуться – но только нестись, ускоряясь, превращаясь из материального тела в энергию, волну…

Однако каждая дорога рано или поздно встречается с другой, и ещё с одной, и ещё… Басовые струны федеральных трасс неизбежно притягивают к себе и звучащие на средних тонах шоссе, и множество местных струнок калибром помельче, и целый сонм вовсе до комариного писка доходящих струночек-грунтовок, – голосящие кто во что горазд, в какой-то момент они будто превращаются в капризный музыкальный инструмент, попавший в руки Орфея. Сопротивляясь пальцам музыканта, своенравные музы иного мира неистовствуют, отчего одномерные пространства их существования выгибаются дугами, сворачиваются в петли и стягиваются в узлы. Однако сила Орфея неодолима, и музы-сирены подчиняются навязанной им гармонии: голоса их упорядочиваются, образуя из хаоса сложноорганизованные многомерные структуры, наводнённые потоками урчащих двигателями и галдящих нервными вскриками клаксонов элементарных частиц. Похожие на разбросанные по всей планете неводы или гигантские паучьи сети, такие сплетения имеют неповторимый, как отпечаток пальца, присущий лишь конкретной структуре узор. А из окутанных дымкой хитрых узоров, прорастая сквозь каждую, даже самую малую, ячейку, тянутся к небу кристаллы домов и небоскрёбов – чем ближе к центру паутины, тем выше они и высокомернее…

***

Тонущие верхушками в жёлтом смоге башни из стекла и бетона. Надменные и в то же время похотливо-призывные витрины дорогих бутиков. Вывески кафе и ресторанов на любой вкус, но отнюдь не на любой кошелёк. Запруженные машинами улицы. Толпы и толпы людей. Мегаполис. Новый Вавилон. Деловой центр. Средоточие кирпичиков, винтиков и шестерёнок – частиц финансово-экономических столпов, офисы и представительства которых расположились в этом районе.

Курьеры. Клерки. Менеджеры. Бухгалтеры. Секретари. Озабоченные лица, одержимость в глазах, нервные движения и стремительная походка, скорее похожая на бег. Прохожие торопятся, задевают друг друга, злятся и огрызаются в ответ на недовольные реплики таких же спешащих и раздражённых кирпичиков, винтиков, шестерёнок.

Сложнейший механизм грохочет и скрипит, выбрасывает снопы искр, отбрасывает износившиеся детали. Огонь неутолимых желаний, наполняющий сердца составных частиц механизма, придаёт смысл существованию этих простейших элементов, и он же является движущей силой всего монстра, заставляя того функционировать безостановочно – ни секунды простоя!

Именно здесь, в центре мегаполиса, в сердце антропомеханического Голема, находится и фокус страстей человеческих. Целые потоки невидимой глазу энергии стекаются сюда, бурля стремнинами целей, вскипая пузырями желаний и разбрасывая брызги сиюминутных прихотей. Здесь энергия концентрируется, обретая немыслимую мощь, а достигнув критической величины – взрывается и находит материальное воплощение, расплёскиваясь по всему миру новыми башнями, представительствами, офисами…

Держась расслабленно и свободно, будто всю жизнь провёл в седле, по улице ехал всадник. Он лишь слегка придерживал повод, позволяя коню самому выбирать и темп, и дорогу. Людские потоки обтекали его, а он без особого интереса поглядывал по сторонам, улавливая в себе отголоски царивших здесь эмоций и страстей. Однако ничто не способно было нарушить безмолвную, лишённую каких бы то ни было мыслей отстранённость человека в седле. Что-то изменилось в этом мужчине некоторое время назад, оторвалось от той беспокойной толпы озабоченных всем и вся существ, к которым он и сам, видимо, когда-то принадлежал.

Иногда бесцельно блуждающий взгляд всадника задерживался на ком-то из прохожих, привлечённый мимолётным проблеском дежавю… но – нет, ничего не отзывалось в памяти. Может, просто вокруг было слишком много таких лиц – похожих одно на другое? Похожих не физическими своими чертами – выражением, особой мимической маской, присущей винтику, одержимому жаждой стать главным звеном подчинившей себе весь мир машины…

Некая беспокоящая неправильность во внешнем мире зацепила-таки рассеянное внимание всадника: непонятная помеха, невесть откуда возникнув посреди людской массы, препятствовала отлаженному движению потоков. Чужеродный элемент не стоял на месте – бросался поперёк стремнины, метался броуновской частицей, внося возмущение и хаос в раз и навсегда заведённый порядок. Несмотря на непредсказуемость траектории этой частицы, она тем не менее неуклонно приближалась к всаднику. Вот уже можно было разглядеть нечто пёстрое, что билось яркой тропической птицей, упавшей в полную водоворотов реку.

– В бреду живёшь – брода не найдёшь! – донёсся сквозь уличный шум взволнованный речитатив «птицы». – «Ты в бреду или бред в тебе?» – вопрос вопросов задай себе! Отыщешь ответ – растает бред!

«Птица» барахталась всё ближе. Всадник невозмутимо продолжал свой путь.

– Эй! – завёрнутая в непонятные разноцветные тряпки женщина выскочила прямо перед мордой коня, вскинув руки.

Растерянный, конь остановился, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

– Кто едет задом наперёд, тот едет назад или вперёд? – уставилась женщина безумными глазами на всадника.

Мужчина в седле не спешил что-либо предпринимать, и просто смотрел молча на странное существо.

– Эй, скажи хоть что-нибудь! Чего надулся, молчун? – требовательно выкрикнула женщина – и внезапно захохотала, запрыгала вокруг, кривляясь и тыча пальцем: – Молчун! Молчун!

Всадник нахмурился и, выждав момент, пришпорил коня. Толпа сомкнулась за спиной, отсекая безумную «птицу» от всадника.

– Молчун! Молчун! – взметались над толпой цветастые тряпки…

Переполненные толпами спешащих людей кварталы остались позади, и россыпи устремлённых ввысь драгоценных кристаллов-небоскрёбов сменились на отвалы пустой породы, состоящей из однотипных бетонных коробок. Энергия делового центра не доставала до этого тихого омута: её волны, едва докатываясь сюда, дробились о серые углы жилых волноломов, распадались на бессильно затухающую рябь и терялись окончательно в лабиринте дворов-ловушек. И выжигающий нутро дух всеобщей одержимости стремительным безостановочным движением, что заставлял воспринимать себя крошечным муравьём, подчинённым воле некой высшей, управляющей жизнью всего муравейника силы, здесь угасал, остывая до абсолютного нуля, а тревожные, но яркие эмоции мелкой букашки, суетящейся под стопами титанов, вырождались в давно потерявшую вкус жвачку чувств унылого беспозвоночного, волочащегося изо дня в день одной и той же постылой тропой. Сама жизнь этих расчерченных по линейке спальных – спящих и никогда не просыпающихся до конца – районов, такая же расчерченная и такая же унылая, – она словно сочилась из недозавёрнутого да так и заржавевшего крана и обречена была не течь – подтекать до самого конца времён. Плоский, бесцветный мир. Обиталище статистов, чьи роли не требуют слов. Мир обречённых…

Всадник наверняка заметил изменения во внешнем мире, однако оставался полностью безучастным. Судьба обитавших здесь людей, по-видимому, абсолютно не трогала его, и он бездумно покачивался в седле, а скучное действие чёрно-белой немой киноленты с её немногочисленными безликими персонажами просто протекало мимо.

Женщина расплывчатых, неаккуратно собранных в спортивный костюм форм выгуливала на куцем газоне целую свору разномастных шавок. Эта орава запросто могла бы утащить своего надзирателя за веер прицепленных к ошейникам поводков куда ей заблагорассудится, однако каждого пса занимали собственные проблемы, и женщине не составляло труда манипулировать сворой. Но и самой даме, по всему видно, её занятие было глубоко безразлично…