Честно признаться, я долго думала, нужно ли девочке знать о моём существовании. ИИ посоветовал мне набраться смелости, ведь ребёнок, как ни крути, нуждается в живом общении. И однажды, когда Восторг уверил меня, что малышка вполне адаптировалась к новому месту, я решилась. Андроид отвёз моё кресло в столовую, где она обедала.

Конечно, она не узнала меня – и не могла, – но совершенно машинально воскликнула:

– Бабушка?

Я так же машинально кивнула. Она подбежала ко мне и обняла.

У нас не было иного выхода. Мы просто жили. ИИ тоже не мог выбирать, но в своём предназначении он видел великий смысл. И в том, как искренне он заботился о нас, мне виделось доказательство того, что наш вид, обречённый исчезнуть, всё-таки не был уж совсем бесполезным. Какой-то смысл в нашем существовании был. Что бы там ни думали пришельцы из будущего.

Я умерла, когда моей внучке исполнилось пятнадцать лет. К тому времени в бункере проживали уже два десятка человек, в основном старики. Небесный Восторг подбирал бедолаг в пустоши, беспомощных, отчаявшихся и больных, и привозил сюда. Он выслушивал их, отвечал на вопросы, утешал, унимал боль, прогонял страх. Оставался рядом с ними до последней минуты. Иначе не мог.

Мой последний виртуальный сон был об осеннем парке, усыпанном красными и жёлтыми кленовыми листьями. Он сохранился в моих воспоминаниях о детстве там, где ещё не было войны.

В симуляции я могла ощущать прикосновения Небесного Восторга и искренне верить, что он живой. Мы сидели на скамейке, молча держались за руки, затем поднялись и пошли по дорожке. Наше дыхание превращалось в пар. Листья тихо шелестели. Осеннее небо пело.

Тёплый март – исчезает снег. По низким холмам, поросшим кустарником, носится ветер. Голые ветви кустов похожи на торчащие дыбом волосы. Погода изменчива. Температура то поднимается до плюс десяти, то через полчаса уже падает до минус пятнадцати. Небо почти всегда затянуто. Всё, что выше горизонта, грязно-белое. И не хочется никуда идти. Не хочется думать о свежем воздухе, о запахах отходящей от зимней комы земли. Можно вытащить из кладовки собаку, включить её и сходить погулять, чтобы был повод выбраться из дома. Но желания нет. Вокруг дома – всегда – пустынно. Мир погружён в статику. Там, где раньше звучали голоса, теперь в основном только голый эфир. В доме много панорамных окон. Он похож на аквариум. Белый резкий свет заполняет его. Если бы кто-то поднялся на вершину соседнего холма, то увидел бы меня, почти прижавшуюся лицом к стеклу. Я нуждалась во вдохновении. Работу сдавать через четыре дня, а самого главного до сих пор нет. Март убивает меня. А Марс ждёт. Новым корпусам очередного поселения необходим дизайн жилых помещений. Нечто сногсшибательное для толстосумов. Раньше такое у меня получалось легко и просто, потому что идеи приходили во снах – только фиксируй. Теперь бурный поток воображения стал хилой речушкой, бегущей через пустыню, полную демонов неуверенности, жалости к себе, страха перед будущим и одиночества.

Ветер носится над холмами. Мой дом, как выброшенный на берег корабль, стоит на берегу «ничто».

Спустя сорок минут я возвращаюсь в спальню на втором этаже, которая одновременно служит кабинетом. Сажусь в кресло, надеваю контрольный браслет, следящий за показаниями моего тела, укрепляю два датчика гарнитуры на висках. Включаю виртнет – и пропадаю. Этот миг небытия при входе в симуляцию – всё равно что краткая смерть. Я слышала, будто души людей, умерших в этот момент, навсегда остаются в цифровой реальности. Какой бред. Души не существует. Люди в нынешнюю эпоху столь же суеверны, как сто или двести лет назад. Технологии ничему их не научили.