Алек провел рукой по выбритой во время ритуала голове. Королева Зимы впервые поцеловала его волосы еще в мальчишеском возрасте, но сейчас короткая щетина на голове вся была снежно-белой.

Седой юноша опустил зеркало и долгое время не думал ни о чем.

– Ярка свет Луна. – Он вздрогнул от неожиданности и едва не упустил зеркало на пол, услышав слова древней песни радоничей:

Голос был юный, почти мальчишеский, явно недавно сломавшийся. Неумелость исполнения певун с лихвой восполнял воодушевлением. Алек неверяще помотал головой и зажмурился от прилива боли, но песня никуда не делась. Откуда, кто?.. Здесь не может быть песен, особенно таких…

Дверь скрипнула, и в дом вошла огромная вязанка дров на загорелых исцарапанных ногах. Важно и неторопливо прошествовала к печи:

Теперь он пел вполголоса, видимо, охраняя покой больного.

Певец споткнулся о собственные ноги, неумело, но со вкусом проклял все на свете, а особенно косоруких плотников во главе с каким-то дядькой Каем, которые положили пол. Неуверенно повторил:

Алек не выдержал и хриплым шепотом подсказал окончание песни.

Вязанка дров подпрыгнула и с грохотом обрушилась на пол. Алек зажмурился и сдавил ладонями голову, пытаясь удержать вместе кости черепа. Звон стоял такой, словно он оказался под большим колоколом Танора в один из главных праздников. Рот наполнился горькой слюной, его чуть не стошнило.

– Подожди… – пробулькал он, сглатывая устремившийся к горлу лечебный напиток.

Парень споткнулся на пороге, осторожно оглянулся. Алек скрутил в себе боль и поманил его рукой. Певун неуверенно потоптался и подошел.

– Я знаю, тебе запрещено говорить со мной, – просипел Алек, разглядывая мальчишку. Нет, юношу. Темноволосый, чернобровый, с тонкими резкими чертами бледного лица, грубая одежда из крапивицы болтается как на пугале, но, похоже, не из слабаков, даром что худющий.

Парень явно его боялся. Он медлил, наконец кивнул:

– Запрещено.

– Я не скажу.

– Я тоже, но… – Он нервно оглянулся, и вокруг распространился полог мысленной защиты. – …Спрашивай быстрее, могут увидеть.

Кажется, он неплохой парень… Алек попробовал улыбнуться, парень вздрогнул.

– Как тебя зовут?

– Джонатам.

– А меня?

Парень помедлил:

– Александр.

– Это ведь деревня Проклятых?

– Да, – тихо ответил Джонатам. – Но не называй ее так при них.

Алек кивнул.

– Сколько здесь живет людей?

– Пятеро. То есть с тобой шестеро, но один ушел…

– Отсюда разрешают уходить?

– Ему бесполезно запрещать. Он безумен.

Слова повисли в воздухе.

– Здесь тоже можно жить, – вдруг заторопился Джонатам. – Возделывать землю, рыбачить и охотиться в лесу, уходить ненадолго, даже немного пожить у родных… если примут…

Губы его вздрогнули, как у ребенка, который собрался плакать, Алек понял, что Джонатама родные не приняли.

– Мне лучше поторопиться. – Джонатам отвел глаза. – Ты ведь учился в Школе, умеешь скрывать мысли?

Алек кивнул.

– Я им совру, – с сумрачной уверенностью сказал парень. – Мы с тобой не говорили, хорошо?

Взгляд его остановился на зеркале.

– Давай повешу на место. – Джонатам устроил зеркало в крючках, набросил полотенце. Оглядел комнату. – И еще…

Он устроил короткую уборку, вытер лужу лечебного напитка, взялся за спинку кровати и легко сдвинул на место, не подумав попросить Алека встать. Повел рукой, сотворив школьный знак, призывающий к молчанию. Алек повторил знак, на мгновение снова почувствовав себя учеником.