Сейчас в Дорнохе царило сонное ленивое затишье. Люди лениво занимались огородными работами, лениво ходили друг к другу в гости, лениво смаковали в шинке пиво и подробности недавних событий…

Староста прошел злой, как василиск в самый жаркий полдень, даже не ответил на поклоны двух беседующих через забор соседей. Нетрудно было догадаться, что разозлило его.

Александр Араган Дораж. Мальчишка, которого следовало бы похоронить заживо в священной роще, отдать духам леса… Но Церковь не признает жертвоприношений и казней, по крайней мере открыто, и Алек остался жив. И на Дорнох могла пасть беда его Греха.

Серхо Латтен, невысокий толстоватый мужчина с потным лицом, шевельнул пальцами, создавая в трутнице огонь, закурил, рубанул ладонью дым:

– И не говори, что это убыток. Сколько помню, Араган вел себя совершенно по-соплюнски, и не скажешь, что потомок… – На этих словах он опасливо понизил голос. – Учил сосунка редко, и хворостиной, не ремнем, всякие поблажки давал. Вот мой пацан уже мозоль на том самом месте заработал, потому что я не слюнтяй, воспитываю из него настоящего мужика.

Кандидат в «настоящие мужики» исподлобья посмотрел на отца, что было трудно при его росте. Старший дотянулся и отвесил сыну подзатыльник, отправил в огород.

– А ведь мой-то шкет разгуливал с этим самым Доражом, – доверительно сообщил он соседу страшную тайну, которую знал весь Дорнох.

Дэн и Алек дружили с сопливого детства. Церковь поощряла смешанные браки, и Серхо Латтен взял в жены женщину с равнин. Молодая дежи умерла, когда сыну было три года, отец покручинился недолго и скоро женился снова. Даниэл – отверженный полукровка, Александр – призванный в Школу. Их дружба была предопределена судьбой…

– Как бы чего не вышло… Надо будет показать его пастырю, как вернется. – Голос у Серхо был зычный. Даниэл тронул ягоды картошки. Болтают, ядовитые… Они с Алеком пулялись этими самыми ягодами, ходили купаться в затоне, ловили рыбу и раков. Когда Даниэл приносил домой улов, отец ему не выговаривал за дружбу «с этим самым Доражом». А сейчас делает вид, что такой семьи в Дорнохе вовсе нет, или отзывается о ней в запрещенных Книгой словах.

Собрав с земли горсть уже начинающих подгнивать ягод картошки, Дэн принялся прицельно расстреливать ими столбик огорода, стараясь попасть в большой сучок, чем-то напоминающий физиономию пастыря Киоша. Когда лик патэ украсился зелеными пятнами, явился Серхо и извлек сына из ботвы за ухо.

– Опять ерундой маешься? Сходил бы уж половил рыбы…

– Не хочу, – буркнул Дэн.

– Чего?! – Батя побагровел. – Меня не волнует, хочешь ты или не хочешь! Я приказываю тебе…

Он сорвал росшую именно для таких случаев в огороде Латтенов крапиву, но при этом ослабил хватку и – только мелькнули в зелени грязные пятки.

Даниэл нырнул в заросли черемухи. Вслед неслась брань отца.

Сходить, что ли, в самом деле половить рыбу, размышлял Даниэл, почесывая крапивный ожог. К вечеру батя остынет, а после ужина и вовсе станет добрым… Временно…

Можно было позвать Каланчу… или Чеда… но после того, как Александр ушел, с его бывшим лучшим другом никто не желал водиться.

Ну и пусть. Проживу и без вас…

Дэн решил удрать в Три Острова, он часто ночевал у родителей мачехи. Женщина относилась к нему без особой теплоты, но дед и бабка любили неродного внука. Если он уйдет без спроса, да еще и возьмет лодку, завтра попадет так, что никакая мозоль не спасет. Поэтому парень предупредил Чеда, двоюродный брат смотрел на него, как на чужого, но соизволил даже ответить – да, хорошо, передам.

Дом Доражей стоял на краю деревни, за два дома от Латтенов. Большой, срубленный когда-то «на вырост», он казался неуместно темным, пустым и молчаливым.