– Почему?

– Подруга говорит, потому что я чудна`я.

Вика остановилась и очень серьезно посмотрела:

– А ты чудна`я?

Именно об этом я и размышляла, пока гуляла под моросящим снего-дождем. Почему к глупой, вечно пахнущей потом и пишущей на руках фразы типа «не сдохнуть» Игнатовой никто не цеплялся? Почему ее просто не замечали, а меня доставали постоянно?

– Я не знаю. Парни, как повырастали, стали злыми и агрессивными, только и ждут, чтобы докопаться. В основном на словах, конечно, но и толкнуть могут, и плюнуть, и сумку отнять, а потом вытряхнуть из нее все на пол. А еще руки распускают. У меня раньше волосы длинные были, а осенью кто-то жвачку сунул. Пришлось обстричь, – я потрогала едва отросшие до плеч пряди.

– Ну так сделай что-нибудь.

– А что я сделаю? Только если родителям рассказать, но это не вариант. Мама сразу пойдет к директору и устроит разборки, им сделают выговор, а мне за то, что нажаловалась, потом будет только хуже.

Однако, по правде говоря, гораздо больше я боялась не этого, а того, что, узнай мама подробности, снова, до самого окончания школы, станет встречать меня и провожать. Может, и не открыто. Тайком. Как она уже делала. Притаится за деревом и смотрит, как я иду. Но все это видели и считали ее сумасшедшей.

А когда в прошлом году она перестала контролировать каждый мой шаг, разговоры о ней стали понемногу стихать, и теперь я лучше бы умерла от издевательств Дубенко, чем стала снова выслушивать унизительные насмешки в ее адрес.

– У тебя что, нет друзей? Парней?

– У меня есть одна подруга, но она не вмешивается, чтобы ей самой не досталось.

– Как-то печально звучит, – Вика сочувственно надула губы. – Хочешь, зайдем ко мне? Я вон в той пятиэтажке живу.

Идти в гости с бухты-барахты было не очень прилично, но Вика мне понравилась, и болтать с ней оказалось куда приятнее, чем заниматься самокопанием. К тому же, кроме Эли, я ни с кем об этом не говорила. А все, что могла сказать Эля, я уже знала.

– Да, конечно. Если я вам не помешаю.

– Только знаешь что? – Вика сделала пару шагов и остановилась. – Давай на «ты»? Тебе сколько?

– Шестнадцать. В июне семнадцать будет.

– Ну а мне девятнадцать. Договорились?

Я кивнула, и она снова дружески пожала мне руку.

Вика жила в маленькой однокомнатной квартире с перекошенными дверями и скрипучим потертым паркетом. Однако ванная и туалет были новенькие и чистые, кухня тоже.

Вика наложила мне большую тарелку плова и, глядя, как я ем, принялась рассказывать, что любит принимать гостей, но к ней почти никто не приходит, потому что она приехала в Москву из другого города и подруг у нее нет. А девчонки из педагогического института ее невзлюбили, решив, что она нарочно клеит всех их немногочисленных парней.

В институте Вика проучилась три месяца, а потом бросила его и готовилась поступать в театральное училище. Сказала, что мечтает стать известной актрисой и сниматься в Голливуде.

– Кстати, насчет твоих одноклассников, – вспомнила она, когда мы уже пили чай. – Может, они просто влюблены в тебя и пытаются добиться твоего внимания?

– Влюблены? В меня? Дубенко? – Я сделала такой большой глоток чая, что обожгла язык. – Конечно же, нет! Они просто так развлекаются. Как-то в восьмом классе ко мне подошел Тарасов и предложил целоваться. Я сказала, что нам слишком мало лет и что должна быть любовь. А он начал смеяться еще раньше, чем я закончила говорить. Оказалось, они так прикалывались. Еще и на телефон меня записали. С тех пор специально какие-нибудь пошлости говорят и ржут, когда прошу не ругаться матом в моем присутствии.