Обернувшись, я увидел седьмого слона, вернее слониху, которая стояла по ту сторону шаткой переносной электрической изгороди и смотрела на меня сверху вниз.

С такого близкого расстояния слониха казалась не просто огромной, но гигантской. Уши ее были прижаты к голове, а хобот волочился по земле. Редкие волоски торчали на костистом лбу. В карих глазах светилась душа. Животное заревело, и я отпрянул назад, хотя нас разделяла загородка.

Слониха снова затрубила, на этот раз громче, и пошла прочь. Сделав несколько шагов, остановилась и обернулась, чтобы посмотреть на меня. А затем повторила те же действия еще два раза.

Она как будто звала меня последовать за собой.

Я не шевелился, тогда она вернулась к загородке и осторожно просунула хобот между рядами электрических проводов. Я чувствовал пыханье горячего воздуха из кончика хобота, ощущал запах сена и пыли. А потом задержал дыхание, и она дотронулась до моей щеки. Прикосновение оказалось нежным, как дуновение ветерка.

На этот раз, когда слониха зашагала прочь, я пошел за ней, держась вдоль изгороди, но в какой-то момент животное повернуло и стало удаляться от меня. Слониха направилась в сторону долины и, прежде чем скрыться из виду, снова оглянулась.

В старшей школе мы, бывало, чтобы срезать путь, бегали через коровьи пастбища, огражденные заборами из проволоки под напряжением. Мы подпрыгивали и отважно хватались рукой за провод, потому что знали: если успеешь отпустить его до того, как ноги коснутся земли, током тебя не ударит.

Я тряхнул стариной и с разбегу перемахнул загородку. В последний момент носок ботинка зацепил землю, и в руку шибануло электричеством. Упав и прокатившись по земле, я поднялся на ноги и бросился к тому месту, где скрылась слониха.

Я обнаружил ее примерно в четырехстах ярдах от изгороди: она стояла над телом женщины.

– Вот дерьмо! – прошептал я, и животное затрубило.

Стоило мне шагнуть вперед, как слониха подняла хобот и так ударила меня по плечу, что я свалился на землю. Ясно было, что это предупреждение: она могла бы швырнуть меня на другой конец заповедника, если бы захотела.

– Эй, девочка, – прошептал я, глядя слонихе в глаза. – Я вижу, ты хочешь позаботиться о ней. Я хочу того же. Ты только дай мне подойти ближе. Обещаю, с ней все будет в порядке.

Я продолжал разговаривать со слонихой, и постепенно ее поза стала менее напряженной. Прижатые к голове уши вздрогнули и сдвинулись вперед; хобот свернулся над грудью женщины. С изяществом, какого я не ожидал от столь крупного животного, слониха приподняла массивную лапу и отступила назад.

В этот момент я по-настоящему понял, почему Томас Меткалф организовал слоновий заповедник и почему Гидеон Картрайт не стал винить одно из этих удивительных созданий в смерти своей тещи. Понял, отчего ученые пытаются разгадать, что творится в головах у этих величественных животных. Это трудно сформулировать, но я вдруг почувствовал, что слоны гораздо ближе к людям, чем мы думаем, ощутил какое-то внутреннее родство с ними.

Я кивнул слонихе, и – клянусь Богом! – она кивнула мне в ответ.

Возможно, я продемонстрировал излишнюю доверчивость или же вообще повел себя как полный идиот, но я встал на колени рядом со слонихой, достаточно близко, чтобы она при желании могла раздавить меня, и попытался нащупать пульс женщины. В волосах у нее запеклась кровь, опухшее багровое лицо было перепачкано грязью. Она ни на что не реагировала… но была жива.

– Спасибо тебе, – сказал я слонихе, потому что мне было ясно: она стремилась спасти эту женщину.

Я посмотрел вверх, однако животное уже исчезло, бесшумно ускользнув за деревья, обрамлявшие небольшую долину.