– Хочу танцевать!

Хмель, ударив в голову, загнал тревогу куда-то внутрь. Раскрасневшись и повеселев, она плавно двигалась под музыку.

– Видишь, Анька, – говорили подруги, – надо тебе иногда на люди выбираться – совсем другая стала.

На следующее утро, едва проснувшись, Анна еще сильнее ощутила мучительную тоску. Два дня она металась, и плакала, кричала, что у нее боли в сердце. Вызванный свекровью врач дал ей больничный и прописал капли, которые не принесли никакого облегчения, а Нина Ивановна, жалея сноху, говорила знакомым:

– По Витьке она, страсть как, убивается. На что уж мне, матери, тяжело, а на нее смотреть – сил нет! В кино, говорю ей, сходи, с подругами погуляй, с ребенком в зоопарк съезди, что ли – нет, не хочет. Ох, горе наше горькое!

Спустя неделю позвонила подруга Анны и позвала к себе на день рождения. Нина Ивановна радостно засуетилась:

– Сходи, Анютка, я сама Алешу из садика приведу и посижу с ним. Развлекись, дочка.

День рождения оказался семейным, и за столом вместе с друзьями именинницы сидели ее родители и тетка, которая осторожно спросила Анну:

– А тебе не хватит, девочка? Ты уже всю бутылку выпила.

– Да ну тебя, тетя Маша, пусть пьет! – прикрикнула на нее племянница. – У нее муж в Афган ушел воевать по собственному желанию, ей можно и повеселиться чуток.

Поздно вечером Анну привезли на такси две подружки – она выпила столько, что не смогла сама добраться до дома. В ту ночь ей спалось без кошмаров, но на следующий день не стало мочи – отпросилась с работы, вновь сказавшись больной, и побежала в магазин за бутылкой.

Нина Ивановна не сразу поняла, что сноха превращается в алкоголичку. Когда Виктор вернулся домой – нервный, с застывшей в глазах настороженностью, – мать не решилась рассказать ему о пагубном пристрастии Анны. Она надеялась, что приезд мужа излечит молодую женщину, да та и сама наивно полагала, что ее тоска и смятение вызваны были тревогой, а теперь с водкой покончено раз и навсегда.

Счастливая жизнь продолжалась ровно неделю, а потом между молодыми пошли трения. Виктор и прежде был вспыльчив, а теперь выходил из себя по любому поводу. Ему казалось, что жена невнимательна к сыну, глупа и неопрятна, любое ее возражение вызывало у него приступ бешеной ярости. Он никогда не кричал, но бешеные глаза на ледяном лице с дергающимися желваками приводили ее в ужас, а полные горечи презрительные бранные слова унижали и били хуже кнута. После очередного раздора Анна не выдержала – запила опять. Впервые увидев ее пьяной, Виктор был ошеломлен. Стиснув плечи жены, он несколько секунд всматривался в красное лицо с веселыми хмельными глазами, потом с отвращением оттолкнул ее и, стиснув зубы, процедил:

– Еще раз увижу – убью. Ложись спать.

Анна крепилась два дня, а потом снова напилась. Тогда Виктор, не говоря ни слова, собрал ее вещи и, взяв за плечи, выставил на лестницу.

– Можешь не возвращаться. В моем доме пьяной не появляйся, а подойдешь к сыну в таком виде – будет плохо.

Он с шумом захлопнул дверь, а Анна, посидев какое-то время на ступеньке, поплелась к матери, волоча за собой плохо закрытую сумку, из которой вылезло наружу нижнее белье. Сидевшие у подъезда соседки качали головами и вздыхали, глядя вслед неровно бредущей, спотыкавшейся на каждом шагу молодой женщине.

Через полгода Виктор подал на развод и потребовал, чтобы сына оставили с ним. Он явился в суд в военной форме десантника – холодный и непреклонный в своем решении. Соседям разослали повестки, но большинство из них под разными предлогами от явки в уклонились – пришла только Евдокия Николаевна. На вопросы судьи отвечала уверенно и охотно, сразу заявила: