– Девочка.

Кто это сказал? Больше она ничего не слышала – погрузилась в глубокий сон.

– Ты проснулась? – мать в белом халате наклонилась над ней. – Родная моя, любимая девочка, как же ты меня вчера напугала!

– Как ребенок? Девочка? – язык у Надежды едва ворочался, а перед глазами все качалось и плавало.

– Девочка, три сто, и такая хорошенькая!

Варвара Степановна взяла руку дочери и дотронулась ею до лежавшего рядом теплого свертка. Надежда хотела приподняться, но мать замахала руками.

– Лежи, не двигайся! У тебя было такое кровотечение, что мы, честно говоря… Почему в твоей медицинской карте не написано было, что у тебя поперечное предлежание плода?

– Не знаю, дома все, вроде, было нормально. Врач не возражала против того, чтобы я поехала к тебе – я сказала, что ты главный врач больницы.

– Господи, да в нашей больнице мы только простуду лечим и гипс кладем лесорубам, если они в тайге поранятся. С тяжелыми случаями сразу в Иркутск отправляем – если полостную операцию нужно делать, болезнь какая серьезная или роды тяжелые. Русских женщин тут мало, а якутки обычно к знахаркам-повитухам обращаются.

В дверь тихо постучали. Варвара Степановна вышла и вернулась к дочери вместе с высокой темноволосой женщиной.

– Познакомься, это Дара, – сказала она Надежде с легким смущением в голосе, – пришла посмотреть, как ты себя чувствуешь.

– Дара? – переспросила Надежда. – Здравствуйте.

– Здравствуй, – серьезно отвечала та, окинув ее долгим взглядом. – Что ж, я вижу, что все хорошо.

– Дара – умудка, она у нас повитуха, – пояснила мать, – ее якутки часто зовут помогать при родах. Вчера, когда вы с Арсением приехали, она как раз в село приходила. Когда тебе плохо стало, Арсений сразу же за ней побежал, она тебя, фактически, с того света вытащила, а я …я уже перестала под конец вообще все соображать. Правда, Дара?

– Каждый делает, что в силах, – голос женщины звучал тихо и торжественно.

– Я пойду, ты посиди тут, Дара, – заторопилась вдруг Варвара Степановна и вышла, притворив за собой дверь.

Дара присела рядом с Надеждой, взяла ее за руку и ласково погладила – как-то особенно – кончиками пальцев.

– Теперь, я вижу, с тобой будет все в порядке, нужно только набраться сил, – тихо сказала она.

От ее прикосновений Надежда вдруг почувствовала себя крепче, в голове все прояснилось, и она с неожиданной тревогой посмотрела на лежавший рядом крохотный сверток.

– А с ней? С ней все в порядке?

В глазах Дары мелькнуло что-то похожее на улыбку, но лицо оставалось серьезным.

– Пока с ней все хорошо.

– Пока? Почему «пока»? А что будет потом?

– Потом? – умудка пристально и серьезно посмотрела на ребенка, затем вновь перевела взгляд на Надежду, – потом ей предстоит не очень легкая и не очень счастливая жизнь – это все, что я знаю и могу сейчас сказать тебе.

– Почему?

– Судьба, – коротко ответила Дара.

Надежда с удивлением разглядывала умудку. Теперь она ясно видела ее лицо, которое совсем не походило чертами на широколицые и узкоглазые лица якутов. Разрез черных глаз и прямой нос были, скорее европейскими, но выдающиеся круглые скулы в сочетании с сильно впалыми щеками и суженным подбородком, почему-то навевали мысль о египетских сфинксах. Неожиданно Надежде стало досадно, что она, женщина с высшим техническим образованием, столь серьезно воспринимает слова этой дикарки. Конечно, совершенно очевидно, что умудка прекрасно разбирается в акушерском деле, но с таким умным видом сидеть и говорить о судьбе…

– Вряд ли кто-то сможет предсказать ее судьбу, – с чуть насмешливой улыбкой заметила она, – меня больше интересует, как она сейчас.