После дневного сна дети одевались, снова играли в комнате, потом был полдник из стакана молока с хлебом, затем прогулка на участке, откуда детей и забирали родители, возвращаясь с работы.

Мишу обычно забирала мама, но иногда подъезжал отец на своём грузовике, сажал сына в кабину рядом с собой и они подъезжали к своему дому, где отец и оставлял грузовик на ночь, чтобы завтра с утра отправиться в рейс прямо из дома.

Миша очень гордился, когда уезжал из садика вместе с отцом на автомобиле: мало кого из детей увозили на автомобиле – личных легковых авто тогда на весь поселок было два или три, а на мотоциклах, которых было уже достаточно, совсем не то – нет кабины!

Постепенно Миша привык к посещению детсада и воспринимал это как желание родителей, которое надо выполнять. Таких детсадов на весь поселок было два, и большинство детей оставались дома, где, при работающих родителях, за ними присматривали бабушки или старшие дети, пусть даже семи – восьми лет.

Преступности в отношении детей тогда не было и никому в голову не могло прийти, что чужие взрослые ворвутся в дом, узнав, что дети остались одни. Иногда и соседские бабушки брали детей под присмотр совершенно бескорыстно.

Месяца через три, воспитательница Мария Николаевна, присмотревшись к тихому и покладистому мальчику, который безропотно выполнял все её команды, стала поручать Мише роль старшего по группе, если ей надо было ненадолго отлучиться.

Обычно она говорила так: – Дети, сейчас я выйду на минутку, вы сидите смирно за столиками и играйте своими игрушками, а Миша потом расскажет мне, кто здесь баловался в моё отсутствие, – и уходила. Миша очень гордился поручением воспитательницы и по её возвращению добросовестно и подробно рассказывал, кто и как себя вёл, примерно так: – Мария Николаевна, а Лена Осипова без вас плевалась на Костю Мурзенко, а Костя Мурзенко сказал ей плохое слово «сука». Витя Грач снял штаны и побежал босиком в туалет, а Оксана и Оля отнимали друг у друга куклу и оторвали ей руку.

Воспитательница хвалила Мишу и делала замечания непослушным, а иногда и наказывала провинившихся, ставя их в угол, и Миша знал, что это по его словам наказали детей – вот что значит доверие взрослых.

Постепенно он стал считать себя ответственным за порядок в группе и докладывал воспитательнице обо всех шалостях детей, даже когда его и не просили. Дети знали, что Миша всё расскажет о них воспитательнице и называли его ябедой. Мальчики, иногда, пинали его сзади, исподтишка, на прогулке, а девочки просто толкали в грязь, если прогулка была после дождя, но Миша не обижался и с ещё большим усердием служил воспитательнице, будучи её глазами и ушами в группе.

Дома Миша рос тихим и послушным мальчиком, настолько послушным, что отец иногда вспыхивал: – Пусть бы что-нибудь сломал или набедокурил, а то не поймешь – есть в доме ребенок или нет!

На что мать неизменно отвечала: – Вот и хорошо, что тихий – не будет хулиганом, когда подрастёт, и не будет попадать в плохие истории и связываться с плохими людьми.

Впрочем, отца Миша видел изредка, в выходной день и то не всегда: такова жизнь сельского шофера – сегодня здесь, а завтра там, в постоянных разъездах по краю. Осенью в уборочную страду, отец вообще жил в совхозе, куда его направляли с грузовиком в помощь. По окончанию уборочной дома, он грузился в товарняк и поездом уезжал в Сибирь или Казахстан на уборку их урожая.

Мать Миши была женщина болезненная от рождения и от голодных военных лет, пришедшихся на её детские годы и ребенком занималась мало: одеть и накормить – все материнские заботы, поэтому характер Миши формировался в детсаду, где с помощью воспитательницы он осваивал азы доносительства и подхалимажа – и осваивал вполне успешно.