– Да нынче-то и штраф большой за порубку, однако не боятся и воруют.

– Ах, как же ты любишь шутить? Почему ты не любишь, если с тебя кто начнет шутить?

– Почему, пусть издевается.

– Ах, какой ты умник. Небось, сейчас отвернешь нос, да и пойдешь бормоча себе под нос.

– Только ты, прошу тебя, не втыкивай своего языка, куда не следует, лучше ты помолчи, лишь бы я тебя не трогал.

– А что сынок, поедь ты нынче в лес, да наруби дров, да привези, ибо уже нет ни полена, а тут и праздники приближаются.

– Ох, когда же весьма топор тупой.

– Так возьми да наточи. Точило там лежит на угле около скотского сарая. Да не сиди только, ибо уже поздно.

– Если бы ты меня не звал, то бы я и не пошел.

– Не видал ли ты каната? Он лежал там под навесом.

– Нет, не брал.

– Так верно кто-то уже уворовал, ибо у нас таких мастеров есть немало, готовое убирать.

– Ах, как у меня в прошлом году на ночлеге кто-то лошадь уворовал, чтоб его беда взяла, да и хорош был мерин, весьма был силен, да и порчи никакой не имел. И что я не искал, что я спрашивал, пропал вечным правом. А ныне купил у Евреев, да уже не такой! Дорого я за него заплатил, да ничего не стоит. Восемьдесят рублей я за его дал, да он не стоил того, что стоил мне пятьдесят.

– Что ты берешься не за свое дело? Разве ты эту вещь сделаешь как следует?

– А вот посмотришь, если не сделаю, а как немного и не так будет, так что?

– Отец! А отец, немного наша лошадь начала хромать, да так, что никак не может ступить на заднюю ногу. Я уже смотрел, подняв ногу, да ничего незаметно. Может быть, где-то ушибла.

– Пойди ты завтра утром к бабе Христине, пусть она придет да посмотрит, она хорошо пособляет от ушиба.

– Не спрашивал ли ты иногда, приехал ли уже Еврей кузнец из Пинска, или нет?

– Нет, никто не сказывал, должно быть еще нет.

– Чуешь Грыц, чы ты гэто уге в лис идешь?

– Але, пойду, треба пошукати деревины у заплыт, а то вельми погано, да телята, да корыву перескакают.

– А ты Гаврыло скоро пыйдеш? От и я невзабаве иттиму, а то еще батька нема дома, то треба еще крохи почекати, поки вын приде.

– Онопрый! Го Онопрый! Чы не бачыу ты мои сокирки, вона там пыд поветью лежала?

– А тыж там коло плота покину, а я идучы не брау, думау, що ты там еще нищо маеш робити.

– Я гето забыуся, пойдешь, да принеси у хату, бо мни вона потребна.

– Дядю! Го дядю! Пойди он там на поли твои кони ходять, я думау заняти, але кобыла як выбрыкнула да побигла, а за ею и уси кони побигли.

– Отож нигде дити заволокли моего ножа, чы не бачыла ты где, Присся?

– Ой я нигде бачыла, да не спамятаю где, быцца на переклети лежау.

– Езеп! Пойди ты у клить, да возьми мои чоботы, да прынеси у хату, нехай крохи нагрэюцца, бо вельми нахолодали. Трэба обуцца да занести гэтые грошы до старосты, бо зноу нияки хрып выдерецца, да и зноу не заплатю цынизу. Зыле! Пойди ты там у кубли да озьми пять рублей грошей, да дваццатку дрыбными озьми, а решту положы, да онно добре зачыни, бо я ниякось ходиу, дай кубиол быу незачынены, а все гето с тебя несправа, бо ты там часто ходишь, а погледити не тра. За гето варта тоби было дати гицля у карок, тоб ты крохи липшь гледила, що я прыдбаю, дай того не хочешь догледити.

– Ой, иди уге ты ничого з моих очей, годи ты мене журыти, иди, там уге Рохля на тебя выждаласа.

– На тебя онде уге давно, неси хучэй грошы, то уже пришедь говоритимешь, що хочь.

– Уге починаешь сварку, то уже и ладу и конца не буде. Тыльки мни и спокою, як тебе нема дома, а як придешь, то хоть ты з хаты выбирайся. Отож то мни Бог послау кару, невидаю онно за яки грэхи. Уже як мога стараюса, коб вын до мене не прычепиуса, алеж не можны. Здаецца я и гледю, здаецца я и стараюса, алеж не можны з гэтым чоловиком ужытиса, чыста смола, таки за щонь да прывяжецца. О тож я нещасна уродиласа на свит, чому я на роду не померла. Да гэто зауше приде пьяны, як бейла, да онно сварыцца. Щоб то иому у господи погледити, где як що робицца… Як настане Божы день, то гето в корчми и выседить.