Он усмехнулся своему отражению. Тайны мира… Самая главная тайна – этот мир выдуманный. Плод коллективного воображения. События, которых не было. Смыслы, меняющиеся в зависимости от текущего момента. Священные слова, за которыми пустота и злоба. История, как непрерывная череда войн, убийств, уничтожения народов. Власть, как сила лжи, обмана, принуждения.

Он видел, как рождались и умирали идеи, как миллионы гибли за то, что через несколько лет становилось проклятьем для других поколений. Он видел, как одни убивали других только за то, что они не соглашались с их выдуманной картиной мира. Но видел, что и картина других ничем не лучше. И они умирали напрасно, в полной уверенности своей правоты. Кумиры, вознесенные на пьедестал восторженными поклонниками, изрекали только ложь. Но эта ложь водружалась на знамена, под которыми во имя ускользающих идей уничтожались реальные живые люди.

Большое лучше всего видится на расстоянии, если слишком приблизиться, то можно не увидеть ничего, кроме маленького фрагмента. Оказавшись много лет назад в глухом медвежьем углу, он открыл здесь целую вселенную. Весь мир оказался перед ним как на ладони, и он видел его как есть. Он знал, что было, что есть и что будет через несколько лет. И это знание давало смысл его жизни.

Его задачей было сохранять баланс, соотношение знания и незнания. Те, кому открыто больше, не дают этому миру сорваться в хаос. Они компенсируют энтропию, не позволяя злу набрать критическую массу. Они над миром, вне его войн, они параллельны ему. Они не подвержены влиянию идей.

Но в последние лет пять он буквально физически ощущал, как катастрофически быстро меняется мир. Процессы, на которые раньше могли уходить столетия, сейчас проходили за десяток-другой лет. Время перестало быть текучим, оно превратилось в тугую струю, разбивающую размеренный ритм. Он порой переставал ощущать себя – сложенная из мириадов песчинок картина мира начинала ускользать, рассыпаться, и ветер уносил частицы, скрывая в пыли ясный горизонт.

Утром зазвонил телефон. И, еще не ответив, он уже знал, что ему придется встать, идти и делать то, к чему он призван. Сквозь тысячи километров, продираясь через шум помех, в трубке раздался голос Антония.

– Брат, Лонгина убили. Я думаю, это Анри, он решился заполучить жезлы Гермеса. Я не буду по телефону, ты должен приехать ко мне. Ты в опасности.

Он попытался возразить.

– К тебе? В Феодосию? Ты как себе это представляешь?

– Я найду, кто тебя отвезет, – серьезно ответил Анатолий. – К вечеру будь готов. Я еще позвоню.

Тридцать секунд разговора опрокинули весь размеренный порядок. И он знал, что ему остается только следовать за судьбой. Он покрутил диск телефона, набрал номер, выждал два гудка, нажал на рычаг, сбросил вызов и снова набрал. И когда на том конце сняли трубку, сказал:

– Петров. Я уезжаю.

Янка лежала на старом продавленном диване и безнадежно смотрела в потолок. Первые проблески зари уже понемногу высвечивали край неба, а она так и не смогла уснуть. Не помогали даже снотворные таблетки матери, которые она нашла в домашней аптечке. Прошел уже год, как мать отправилась в другой мир, и Янка осталась одна. За это время она ни разу не заглядывала в коробку с лекарствами. Но вечером так скрутила ноющая, выламывающая суставы боль, что Янка чуть на стену не полезла и тогда перерыла все шкафы в надежде найти что-нибудь обезболивающее.

Она уже несколько месяцев плотно сидела на «белом». И даже толком не могла осознать, как же так получилось. Умная девушка с филологическим образованием превратилась в наркоманку и фактически жила от укола до укола. А начиналось все так романтично – красивая музыка, ароматный дым, власть цветов и вечная любовь. И предложение Сэнди вместе взлететь туда, где нет ни печали, ни зла, ни гордости, ни обиды…