Вторая мировая уже хорошо знакома вашему поколению. Ему же достанется и третья. Не сможете вы ужиться мирно в новом столетии – все свои проблемы, все свое дерьмо заберете с собою. Итог вы тоже себе представляете. Но это будет еще не конец человечества, а просто очищение Земли от лишнего балласта. Вот только по окончании Третьей мировой войны вы по-настоящему осознаете свою личную ответственность за жизнь планеты и свою, начнете ее ценить и беречь, как и все, что вас окружает. И только тогда на Земле начнется подъем и расцвет. – Да, вроде бы все верно. Но, думаю, ты дашь мне время поразмыслить над всем этим еще раз и свободно.

– Да, через пару дней я выйду к тебе снова. Пока, Роберт.

– Пока, Шауш.

Сеанс окончился, и сразу же пошел наплыв звука. Все предметы в ванной стали постепенно фиксироваться на своих местах. Я вдруг ощутил, что вода очень горяча, и быстро завернул кран. Стих шум льющейся воды, и неожиданная тишина обступила со всех сторон. Менять положение тела не хотелось. Я знал, что, лишь только пошевелю пальцем, сразу перейду в зависимость минувшего дня, в зависимость события, от которого за это время успел отдалиться и успокоиться. Нужно все хорошенько обдумать перед принятием решения.

Я решительно шагнул из ванны, насухо вытерся, накинул халат и вышел на кухню. Быстро поставил на плиту чайник, включил погромче что-то шептавшее радио и, взглянув на отрывной календарь, оторвал вчерашний лист – прошедший уже день, но не выбросил, а сложил пополам и засунул его куда-то в последние числа декабря. Взглянул на число завтрашнего дня: 19 августа 1993 года.

Глава вторая

Запой потянул уже на вторую неделю. Деньги кончились давно. Еды в мастерской никогда не было: все, что приносилось, тут же и закусывалось. Хорошо еще, что была вода – холодная и даже горячая. Да, пить очень хотелось, во рту все пересохло, язык еле шевелился, но вставать не хотелось. Открывать глаза тоже. Страшно не хотелось пускать в сознание новый день с его теми же проблемами: где, с кем и чем опохмелиться, а лучше с утра посидеть в какой-нибудь уютной компании, в которой все только проснулись, а бутылочка уже на столе… Снова нужно искать деньги, занимать, занимать, занимать. Но круг кредиторов сужается, а продавать уже нечего, да и невмоготу. Та картина в углу… Не-е-т!

Та картина в углу пришла во сне. Неожиданно, без предисловий и объяснений, в четкой прописке каждого мазка и подборе красок. Она будто когда-то была уже написана, и нужно было только прописать копию.

Странно, но у меня нашелся и последний холст, и кое-какие еще краски, которых, впрочем, хватило на половину картины. И я начал ее писать, и я видел ее уже в раме, висящей вот здесь, на этом месте, на этом гвозде…

Но тут завалился приятель с кучей денег. Да и пошли-то в кафе вроде бы пообедать. Ну, взяли бутылочку коньячка… А потом все понеслось, как всегда. Одного приятеля сменил другой, третий, снова три дня не вылезали от Аллки. Из дома жена выгнала в первый же вечер, точнее, ночь. А того и надо было: друг все равно за углом ждал, потому что знал, чем дело закончится. И мы снова пошли туда, где нас ждали, а хотя бы и не ждали, все равно туда, и запойный локомотив быстро набирал скорость.

Вторую ночь подряд я ночевал уже в своем «хуме». Так по аналогии с чумом окрестили кореша мою художественную мастерскую.

Здесь я чувствовал себя лучше всего. Для спанья у меня был жесткий топчан, обтянутый мешковиной, что позволяло находиться на нем в лежачем положении ровно столько же, сколько ты спишь в отключке, ибо спать на нем для кайфа было весьма жестковато. Я обходился и без подушки, вместо которой под голову укладывалась подшивка газет «Советский художник», и без одеяла, потому что, к великому счастью, даже в самую мерзопакостную погоду в хуме было тепло.