Отстраняюсь и пожимаю плечами:

— Все нормально. Работаю вот... — натянуто улыбаюсь, но Олечка, кажется, не слышит.

— Муж, дети? У меня четверо! Старшей шестнадцать, уже под венец собралась! Беременная!

Я рефлекторно отступаю еще на шаг.

Как такое может быть? Я до сих пор по инерции ощущаю себя молодой девушкой, а моя ровесница превратилась в бесформенное нечто с сединой и морщинами и вот-вот станет бабушкой...

Из дрожащих пальцев выпадает тонкая сигарета, я судорожно соображаю.

Ну да, Олечка вышла замуж сразу после девятого, об этом вскользь упоминали на встрече одноклассников через несколько лет. Но я тогда училась в самом лучшем универе города и тусовалась с самым красивым и безбашенным мальчиком, моталась на рок-фесты и мечтала совсем о другом. Плевать я хотела на какую-то Олечку.

— Нет, я не замужем! — моргаю, фокусируясь на ее одутловатой физиономии. — Детей нет.

— Ну, Майя, как же так! — разочарованно тянет Оля, и ее интерес к моей персоне мгновенно сдувается. — Пора! Давно пора! Меня семь лет назад уже называли старородящей. Чего тянешь? Будет зайка — будет и лужайка. Кстати, Маша Ерохина недавно тебя в «Метелице» с шикарным мужиком видела. Вот от него и рожай!

Оля кивает и с чувством выполненного долга отваливает, а я опускаюсь на прохладные доски скамейки, достаю влажную салфетку, нервно комкаю в ладони и не могу надышаться — ее беспардонность пришлась кулаком прямо под дых.

Болезненная тяжелая правда в обличье стареющей одноклассницы настигла меня в самый неподходящий момент, и я пропустила удар.

А идея догнать ее и наговорить в ответ сомнительных комплиментов приходит в голову только сейчас, когда она, вильнув тяжелым задом, скрывается за углом.

***

Тихонько, будто боясь разбудить тишину, открываю ключом замок, разуваюсь и, не включая свет, прохожу в пустоту квартиры. По пути избавляюсь от сумки с косметикой — стыдливо засовываю ее в глубины шкафа. В висках стучит, досада теснится в глотке.

Какая же я дура. Ненормальная, жалкая, старая ущербная дура.

Валюсь лицом в подушки и зажмуриваюсь, ощущая острейшее желание умереть, но вездесущая мама устраивает ежевечернюю проверку — «посадила цветочки, сходила в баньку» — и вот теперь настойчиво звонит.

— Майя, ты поужинала? Одеваешься по погоде? Когда представишь нас, может, на праздники? Приезжайте, нужно теплицу установить... — тараторит она, и я прикрываю глаза ладонью.

Отношения с мамой не ладятся с самого детства. Я умалчиваю, рассказываю полуправду, съезжаю с ответов или неприкрыто вру — все ради того, чтобы она притупляла бдительность, ослабляла опеку и хоть иногда давала дышать.

Однажды, просев под ее напором, я проболталась о наличии в моей никчемной жизни Олега. С тех пор наше общение состоит из разговоров о мифическом женихе — идеальном, выдуманном для отвода глаз персонаже.

— Хорошо, мам. Посмотрим. Возможно. Да... — Влекомая безудержным словесным потоком, я тяжко вздыхаю.

И чувствую себя мерзко.

Возможно, было бы легче, если бы утром нахальный мальчишка ехал рядом.

***

Просыпаюсь в дурном расположении духа — словно в насмешку, в окне сияет золотое солнце, в ветвях чирикают птички, день обещает быть жарким и плодотворным.

Скрипя зубами, выпутываюсь из одеяла, тащусь в душ, встаю под холодную воду, и ледяные струи, как иглы, пронзают кожу. Даю себе установку терпеть до последнего, но выпрыгиваю из ванны через пару секунд, тут же укутываюсь в спасительное махровое полотенце и замираю у зеркала.

Из него на меня пялится посиневшее растрепанное нечто.

С обидой и пристрастием изучаю свое отражение, и вздох величайшего облегчения вырывается из легких. Острые скулы, длинная шея, ключицы, плечи, талия, плоский живот... Ни капли жира.