– Наяд?

Я начал было рассказывать, как нацистские громилы сперли изобретение дока, но мне хватило ума заткнуться, пока не наплел лишнего. Чувствовалось, как полицейский на другом конце линии переполняется скепсисом, но в конце концов он сказал, что пришлет человека. Что ж, и на том спасибо.

Повесив трубку, я уставился на свои младенческие ноги и крепко призадумался. Убедить кого-то в существовании транспортерного шлема? Пожалуй, даже доку это было бы не под силу. Его бы мигом записали в психи и сдали в клинику для опытов. Тем более что док – ученый, а я, строго говоря, даже не морпех, ведь младенцев в морскую пехоту не берут.

Но эти шлемы – ценные штуковины. Я не понимал, для чего они понадобились Смиту, но чуял, что в Германии им найдут какое-нибудь применение.

И тут до меня дошло: елки-моталки, шпионаж!

Немецкие мозги, да в союзнической каске – это же разведка высшей пробы! Даже по отпечаткам пальцев ничего не узнаешь! Теперь нацисты могут посадить своих шпионов на ключевые посты и… и… выиграть войну!

Вот так так!

Но, пропади оно пропадом, мне никто не поверит! Быть может, док сумеет объяснить все в подробностях и полицейские прислушаются к его словам, вот только я не знаю, когда он очнется. А Смит тем временем отнесет шлемы Номеру Третьему, кем бы тот ни был, и встреча состоится… вот именно, в цирке.

Хватало у меня и собственных забот. Вот он я, в Поросенковом теле. Что будет, если я не заполучу эти шлемы? Придется провести остаток жизни младенцем – по крайней мере, пока не вырасту. Я представил, как буду рассказывать капитану Доусону обо всем, что случилось, и меня не очень порадовала эта картина.

Тем временем поселившийся в моем теле Поросенок гулил и агукал в соседнем кабинете, и я решил, что пора уже что-то делать, и чем быстрее, тем лучше. Попробовал встать на ноги. У них была склонность подламываться, но в целом я неплохо справился. Наверно, все дело в том, что я – в отличие от Поросенка – знал, как ходить. Не скажу, что мышцы у него были слабые. Нетренированные, только и всего.

Дверь была закрыта, открыть ее я не мог, но в скором времени придвинул куда надо самый легкий стул, по-мартышечьи взобрался на него и повернул ручку. Этого оказалось достаточно. За дверью была лестница, и ступеньки добавили мне проблем: пришлось сползать с них задом наперед, чувствуя при этом, что с тыла меня никто не прикрывает. Крайне неприятное ощущение, доложу я вам. Наконец я очутился в вестибюле, окинул взглядом здоровенную входную дверь и понял, что с ней мне не совладать, так как стульев здесь не имеется.

Но тут за стеклом мелькнула тень. Дверь распахнулась, и в вестибюль ворвался коп. Глядя вверх, а не вниз (и посему не заметив моего присутствия), он стал подниматься по лестнице, а я тем временем рванул наружу, пока дверь не закрылась. Она была с пневматическим доводчиком, так что мне повезло, хотя я, протискиваясь на улицу, едва не лишился подгузника.

В общем, я выбрался на Парк-авеню, и мне там совершенно не понравилось. Все люди превратились в великанов, и некоторые поглядывали на меня, проходя мимо, и я понял, что надо двигать отсюда.

Пару раз упал, но не расшибся, хотя остролицая дама с уксусным голосом взялась меня поднимать, приговаривая что-то насчет бедняжки-потеряшки. Я, не особенно стесняясь, громко высказал мнение, после чего дама выронила меня, словно я был не младенец, а раскаленный кирпич, и взвизгнула:

– Боже правый, ну и выраженьица!

Однако последовала за мной, и я понял, что надо бы от нее отвязаться. Прежде мою особу никогда не преследовали дамочки, пусть и не первой свежести. Впереди я увидел бар и понял, что меня замучила жажда, да и по-любому мне надо было выпить – как и всякому, с кем приключилась бы подобная напасть.