Его пассажир хранил молчание, и это молчание ясно говорило, что ничего хорошего он уже не ждёт. Хорошее закончилось вместе с кратким гостеванием его у этого большого Николая.

Главы на месте не оказалось, но заместитель нашёлся.

– О-о! – поднял брови молодой муниципальный служащий, – это у нас кто? Николай Иванович, у вас внук появился?

– Внуком пока не обзавёлся. А вот этот юный гражданин остался без присмотра. Подобрал вечером на улице. Дома – никого. Вот она и проблема.

– Ты чей же будешь? – протянулся над столом хозяин кабинета. – Как тебя зовут?

– Коля, – нарушив обет молчания, безнадёжно бросил гость, отстраняясь.

– А фамилия? Как твоя фамилия?

Ответа на этот раз не последовало, и молодой столоначальник вопросительно посмотрел на Ферапонтова.

– Улица-то Косая, дом 16. А фамилию не знаю, не сказали – соседка там оголтелая.

– Клавдия Сергеевна, – высунувшись в коридор, позвал громко муниципал, – зайдите на секунду!

Клавдия Сергеевна, дама в годах, но по всему видно, деятельная и стопроцентно осведомлённая, тут же определила фамильную принадлежность дитяти.

– Так это же Жанки Киселёвой сын! Ведь собирались забрать в опеку, да так и не собрались. Где не надо – быстро! У них бабушка есть, да бабушка старая, за ней самой пригляд нужен. У нас-то Петрова за этот сегмент ответственная, так на больничном же, вторую неделю. Вы, Игорь Петрович, знаете. Тебя маленький, как? А, Коля? Коля, есть хочешь? Попьёшь чаю?

Ферапонтов облегчённо вздохнул:

– Ну, я пойду. Пока, Николай! Ещё увидимся!

Поименованный Николай едва сдерживался, чтобы не расплакаться. У Ферапонтова на душе скребли кошки, но имелось спешное дело, и он тихо вышел из начального кабинета.

***

Дело заключалось в телефонном звонке, последовавшем утром из Москвы. Звонил старый знакомый и, можно сказать, довольно близкий родственник – шурин, с которым в силу географической разобщённости встречаться приходилось крайне редко. С учётом того, что звонок последовал в девять утра, в Москве, стало быть, часы только пробили семь. Видно, уж действительно дело неотложное – звонивший так и сказал. Но Ферапонтов, связанный по рукам и ногам сыном Жанки Киселёвой, заявил, что сейчас страшно занят, и перезвонит попозже, лишь только освободится. Сергей Бугаев в Москву уехал на жительство давно и, по всему выходило, устроился там неплохо: как-то он прислал Ферапонтову на день рождения засушенную голову карликовой обезьянки, которая стоила большущих денег. Это знающие люди сказали имениннику потом. В ответ он в урочный день отправил приятелю любовно исполненный макет двигателя внутреннего сгорания с одним цилиндром, который исправно работал и бешено ревел, поскольку не имел глушителя. После связи между Лаптевкой и Москвой ослабли, практически даже прервались – домашние, служебные заботы, то да сё. Да и всё-таки с Анастасией Ферапонтов уже состоял в разводе. Её брат перетащил со временем в столицу, вместе с детьми. В Трёхречном, где прежде жили Ферапонтовы, осталась только пустая квартира. Поскольку сам Николай Иванович ещё раньше отбыл в родную Лаптевку, чтобы освободить от себя семью. Квартиру он впоследствии продал, а деньги переслал Анастасии. Уж лет восемь прошло. С её братом Ферапонтов не общался, наверное, три года. И вот Бугаев позвонил. Надо же!

– Серёга, ещё раз привет тебе, подпольщик! – воскликнул Ферапонтов, едва только в телефоне послышался столичный голос. – Рад тебя слышать! Как дела, родня? Что семья?

– Я тоже рад. Не поверишь, каждое утро планирую позвонить, ан только за порог, тут же ворох забот. И так, бывает, закрутишься, что к вечеру забываешь имя своё и год рождения жены. Ну и вот… У меня всё в основном нормально, молодёжь подрастает себе, хотя иногда задают задачки… О твоих ребятишках узнаю регулярно от Насти. А как у тебя? Ты снова не обженился, часом? Настя – так и одна.