Время Елена Крюкова

Дизайнер обложки Владимир Фуфачев


© Елена Крюкова, 2018

© Владимир Фуфачев, дизайн обложки, 2018


ISBN 978-5-4493-0961-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВРЕМЯ

фрески

Музыка бури и еле слышное биение сердца.

Страсть великой битвы и священное молчание.

Пространство и время разрубают судьбы, а ветер любви соединяет одинокие души.

Любовь навеки пламенна: с нею не страшен безмолвный холод веков.

Люди идут по земле, падают и поднимаются снова; люди хотят преодолеть краткость земной жизни. Победить время: полюбить его.

Новая книга стихотворений Елены Крюковой, построенная на контрастах трагедии и праздника, воли и тюрьмы, сражения и нежности, яростного крика и первозданной тишины, говорит нам об этой вечной и высокой попытке.

ПЛАМЕННЫЙ ПОТОК В ГРАНИТНОМ РУСЛЕ

Считается, что вещественные приметы любой эпохи постепенно уходят в небытие, а наиболее чистым и достоверным свидетельством времени остается поэзия. Ясные, суровые строки Елены Крюковой наверняка останутся потомкам. Это почти документ. Точный и безжалостный. Нежный и огненный. И одновременно – высокая поэзия. Неукрощенная стихия стиха течет пламенным потоком в гранитном русле правды.


Флаги винны, флаги красны – сколько крови пролито!..

Неужель снега напрасно кровушкою политы?..


Помню: стылый окоп. Тишь после взрыва.

И под каскою – лоб мыслит потный: живы…


Да, живой я, живой! И пою, и плачу,

И гармошки крик лихой за пазуху прячу!


И протезом об пол – стук! Деньги – в шапку?.. – в каску!..

Друг, налей, выпей, друг,

Да за эту пляску…


Неистребимая радость жизни в грубой красоте солдатской песни. Торжество!

Торжество русское, в лугах и горах рождённое, на медовухе настоянное, в грозу – на все времена! – воссиявшее.

Тексты Елены Крюковой – одновременно и летопись, и драма, и лирика, и опера, и народная песня, и многослойный, полифоничный хор. Сплетение приемов нескольких искусств здесь налицо. Эти тексты явно просят музыки; но даже если не найдется композитора, который положит на музыку эти напряженные, яркие и рельефные поэтические пласты, они все равно останутся звучащими – в сердцах читателей, покуда бьются сердца.

Ольга ТАИР

ФРЕСКА ПЕРВАЯ.

ЗВЕЗДНАЯ ПЛАЩАНИЦА

«Дайте себе обет, и сею великою жертвой

купите все, чего жаждете

и даже чего не ожидаете…»


Ф. М. Достоевский, «Братья Карамазовы»

ЦАРСТВО МЕРТВЫХ

Ни сна, ни отдыха душе, и ни куска, и ни угла…
Я в Царстве Мертвых. Я уже реку теней переплыла.
Еще по жилам кровь течет.
Еще дышу, и ем, и пью.
Но мертвых звезд тяжелый ход
внутри осветит грудь мою.
И озарит: любви скелет.
И выхватит из тьмы: ребро.
Жила, живая, много лет.
Да пламя выело нутро.
Да Время выгрызло мне плоть.
Да звезды выжгли соль очей.
Я в Царстве Мертвых. Мой Господь
распят, разъят в ночи ночей —
где я орала, кровь текла, где снега ткань, собачий вой…
Где я любила и жила. Где ты любил меня – живой.

РАСПЯТИЕ

Господи! А Крест-то покореженный…
Как из проволоки – тело рукокрылое…
Так перед Тобой с душой стреноженной
Я стою, полна рыдальной силою.
Грязь пила – бездонными стаканами.
Отмывалась – шаек в банях не было!..
Господи, ну глянь очами пьяными —
Помолюсь Тебе из прошлой небыли.
Помолюсь отцу, над рюмкой вермута:
«Сильных я люблю людей!..» – кричащему.
Помолюсь возлюбленному первому —
Мальчику сопливому, ледащему.
Помолюсь возлюбленному сотому —
Машинисту в том купе зашторенном,
Что на блюде мед разрезал сотовый,
Чьи ладони пахли «беломориной»…
Обовью власами ноги, мытые
Лишь слезами, вдосталь исструенными:
Пулею и миною убитого,
Чохом и навеки погребенного…
Господи! Сколь отпустил страдания!
Я перед тобой – живая женщина.
Наконец-то дождалась свидания.
Наконец с Тобою я обвенчана.
И, дрожа, – вот руки обвиваются
Вкруг доски, пропахшей кровью, солью ли…
Как по-человечьи называется
Это чувство?! Страстью ли?! Любовью ли?!
Буря – вся! И грудь моя вздымается
Морем, взбудораженным вулканами!
…Так мужчины с нами обнимаются —
С пьяными, слепыми, бездыханными,
Над заваркой чайною – согбенными,
За кефиром малышне – спешащими,
С вымотанными ночными сменами,
Занавески «Примою» коптящими,
С нами, заревыми Магдалинами,
Чьи загривки – жизнями нагружены!
…И дрожу, прижавшись журавлиною
Шеей – ко Твоим стопам натруженным.

«Ну, сбегай же с ума…»

Ну, сбегай же с ума.
Это просто.
Видишь, бьются в осколки – задарма —
Лица и звезды.
Полотенце ветра трет,
Трясясь, отирает
Мне мокрые щеки
     и кривой рот,
И лоб – от края тоски до края…
И нет ничего под Луной,
За что я бы не заплатила.
Спой надо мной,
     священник больной,
Без паникадила.

СХОЖДЕНИЕ С УМА

Снег – белый лис. Хвостом он заметет
И век, и час, и год, уста мои и рот,
И рода знак; испод; стежки и швы
Морозных игл; костей; сухой травы.
Я так проста. Пуста, как чан и кадь.
Схожу во тьму. Мне нечего терять.
Все пело. Все летело. Все ушло
Водой – в пески; нутро мне обожгло,
А нет нутра.
     Я – волос из хвоста
Лисы-зимы. Святая простота.
Мне надо только пить. И хлеб. И воздух – жить.
Скамейку, где мне голову сложить
Вокзальную ли, прачешную… – мир
Такой простой, немой, из черных дыр.
Навозник съел его и короед.
Теперь насквозь мне слышен хор планет.
Как бы рубаха ветхая моя —
Пурга, слепая плева бытия:
Метет, свистит… кудрит… кудесит… жжет…
Пустые лица. Это мой народ.
Пустые бочки тел, плечей, грудей и щек.
Подковой – зубы, жгущие кусок.
Одна грызня. Один удел: добыть,
Пожрать, смолоть. Усы подъяв, завыть —
Кровь с морды – кап – на полную Луну.
Она пуста. Я в кулаке сомну
Газетою – ее. Я выброшу кольцо
Ее – в сугроб. Я плюну ей в лицо.
Куда ни гляну – пусто. Гардероб —
Ни зипуна. В еловых лапах гроб
Пустой. Кого хоронят днесь?!.. Вождя?!..
На обшлагах – две запонки дождя.
Пустые лица плакальщиков. Вой
Пустой – над непокрытой головой.
Ни мысли в ней. Я плачу это. Я.
Плач. Косы. Снег. Вот вся моя семья.
Вот жизнь моя. Она, как вой, пуста,
Долга, тяжка, грязна, грешна, свята.
Она – одна. Я это сознаю.
Прими ж с поклоном чашу ты мою,
Скудельный тот, тот сирый алавастр,
Куда – на дно – с консолей и пилястр —
Вся штукатурка ссыпалась, века… —
Пустой сосуд, легчайший, как рука;
Его все били, били – не разби…
Его верблюды клали на горбы,
А как хлебал солдат из фляги той —
Под пулеметом – сласть воды Святой!.. —
Он полон был. Он лил, он извергал
Багряный шар. Он воды изливал
Околоплодные, что серебра светлей.
Поил сосцами нищих и царей.
А нынче – пуст. А нынче вся зима
Сошла с ума. И я сошла с ума.
Луна пустая – светит голова.
В ночи я ни жива и ни мертва.
И я встаю. И надеваю дрань.
И выхожу – в ночную позднь и рань.
И я иду. Эй, ты, любимый люд!
Какие шапки носят?!.. – все сожгут.
Какой ты, люд, стал пышный да цветной.
Павлин ли, мандарин… – а вон с сумой
Кудлатый нищий, пьяный, дикий пес.
И ты, мой люд, ему не вытрешь слез.
Увешался мехами от ушей
До срама!.. страусят и лебедей
На бабские ты кички общипал,
Ты, скотий кнут, ты, царь Сарданапал,
Чем исковеркал ты язык родной?!..
Не лапай. Я не буду ни женой,
Ни подворотной халдушкой тебе.
…А пот и соль сверкают на губе…
Дай вытру… дай и слезки оботру…
Я среди вас ступаю на ветру
Босая, и глаза мои горят,
И флагом во пурге горит наряд!
И вся я – Аллилуия в ночи!
Меня одну не сдюжат палачи!
Больницы, ямы, тюрьмы не сгноят!
Мой Царский ход! Мой выезд! Мой парад!
Я победила вас – тем, что ярка.
Что в поднебесье – мне лишь облака
Сготовлены. Что я кидаю крик
Над горами монет. Кидаю лик —
В собранье рыл. Кидаю хлеб-кулак
Тебе, богач несчастный и бедняк,
Тебе, посудомойка из чепка,
Тебе, старик Матвей, тебе, Лука!
Мой разум помрачен?! Всегда бывал
Во мраке – свет. Всегда горел подвал
Под черною тюрьмой. Всегда мерцал
Во мраке – поцелуй: из всех зерцал.
Темно. Слепа. Ступня по льду. Хрустит
Хрящ жалкий, кость. Упала!
     Бог простит
Тебя, кто мне подножку… под уздцы…
Как надо лбом твоим горят зубцы!..
Корона… Заметает снег ее…
А я пуста… И в грязное белье
Завернута, как с кашею горшок…
Я – твой пустой стакан… на посошок…
Возьми меня, потомок ты царей.
Над головой воздень. Ударь. Разбей.
Устала я лишь морды созерцать.
Клешни да когти жать и целовать.
Точить елей, лить мирро и вино
На торжников и курв – им все одно.
Иду в ночи. Вот дом. Его стена,
Как масло, режется звездами. Сатана
Тут пировал. Как по усам текло.
Разбей меня. Я тусклое стекло.
Да не ослепни: меж осколков – сверк! —
Алмаз: Я ЧЕЛОВЕК. Я ЧЕЛОВЕК.

«Все на свете были мальчики и девочки…»

Все на свете были мальчики и девочки.
Лишь одна я – кудлатая старуха.
Все на свете пели песни и припевочки.
Лишь одна я жужжала медной мухой.
Анфилады и палаты, залы, зальчики…
И халупы, и дощатые сараи…
Все на свете были девочки и мальчики.
Лишь одна я, старуха, умираю.
Как умру – вот стану я собаченькой,
Вот кощенкой стану я облезлой…
Девки, девочки, пацанки, шлюхи… – мальчики… —
Стану старым Ангелом над бездной.

ВСТРЕЧА МАРИИ С ЕЛИЗАВЕТОЙ

Навстречу друг другу
Две женщины шли.
Мария – во вьюге —
Круглее Земли.
И Елизавета
Кругла, что копна…
– Ох, Машка!.. Планета…
– Ох, Лизка!.. Луна…
Им вызвездил иней
У рта – лисий мех…
– Ну, Машка!.. А скинешь?..
– Ну, Лизка!.. – И смех…
Мария погладит
Товаркин живот:
– Ну, ты не в накладе?..
– Умножу народ!..
И, тяжко брюхаты,
Морозы вдохнут:
– Хоша б не солдаты…
– Мальцов – заберут!..
И очи младые
Струят слезный свет.
– Ты плачешь, Мария?..
– Нет, Лизонька… нет…
На пальце сверкает
Златое кольцо.
Из тьмы возникает
Родное лицо.
И слезы Марии
Летят на живот —