На то были и личные причины. Максим Захарович Метлицкий, комиссованный по тяжелому ранению в августе сорок третьего, до конца жизни не полностью оправился от полученных им ран. Временами он впадал в состояние ретроградной амнезии, и тогда место профорга крупного завода Минсредмаша Максима Захаровича занимал лейтенант Максим Метлицкий, вновь и вновь идущий в атаку на нацистов у фонтана Бармалей на Привокзальной площади в Сталинграде…

И кандидат медицинских наук, доктор-невролог Варвара Метлицкая ничего не могла сделать, кроме того, чтобы быть рядом со своей успокаивающей заботой и лаской. Впрочем, через какое-то время появился еще один человек, в присутствии которого Максим Леонидович успокаивался и потихоньку приходил в себя, – его внук Александр, сын старшей дочери Максима и Варвары, Людмилы Метлицкой, которая вышла замуж за Леонида Александровича Северова, познакомившись с ним в студенческом стройотряде. Маленький Саша как-то умел одним своим присутствием возвращать деда из пылающего, полуразрушенного города в реальность семидесятых годов ХХ века. В награду за это он получал рассказы деда, и не просто рассказы – о Сталинградской битве ему рассказывал тот, кто только что, по его ощущениям, вернулся из этого ада.

Эти рассказы, конечно, повлияли на решение Александра стать военным. А потом на другое решение: быть учителем истории. Есть рассказы, которым нельзя позволить умолкнуть, которые должны передаваться из поколения в поколение. И рассказ лейтенанта Метлицкого о Сталинградской битве, в которой он чудом выжил и в которую, по воле тяжелого ранения, то и дело возвращался сорок лет, до 10 мая 1986 года, когда его не стало, не умолк с его уходом. И не должен был замолчать никогда.

Бахмут двадцать третьего, проносящийся за триплексовыми стеклами «Тигра», напоминал Александру Леонидовичу Сталинград восьмидесятилетней давности – такие же дома-скелеты, такие же разрушенные промзоны, такая же закопченная до мазутной черноты земля, местами подернутая лоскутами грязного от копоти снега. И здесь, как и там, под руинами теплилась жизнь. Тысячи, десятки тысяч жителей города, загнанные в подвалы вроде бы своей же армией, своими защитниками! Здесь, да и по всему Донецкому краю, эти «защитнички» использовали мирняк как живой щит. И у кого-то еще поворачивался язык называть «оккупантами» русских – тех самых русских, которые выводили в безопасный тыл пленников подвалов Бахмута, как когда-то Сашка-Экскурсовод, дед Александра, выводил из подвалов Сталинграда мирных жителей этого города-героя.

Кто свой? Кто чужой? Человека ограбили, избили и бросили умирать; священник и богатый человек – его земляки – прошли мимо, а помог чужеземец. Кто из них свой? Вопрос был задан еще две тысячи лет назад, и вроде бы всем понятен ответ, но…

В наше время те, кого называют «ордой», «оккупантами», спасают жизни людей, которыми их «защитнички» прикрываются от заслуженного возмездия. «Свои» бьют и грабят, «чужие» спасают и лечат – кто здесь оккупант?

Но визги с Запада о «пророссийской агрессии» не прекращаются…

Александр Леонидович настолько погрузился в свои мысли, что из этой задумчивости его вывел только сильный толчок в спину, буквально швырнувший его с сиденья, – хорошо хоть командир «Тигра» с Суетологом едва успели его подхватить, прежде чем мир вокруг них закрутился в каком-то адском калейдоскопе.

По своим характеристикам «Тигра» можно отнести к машинам класса MRAP – то есть таким, которые способны выдержать подрыв на мине. Конечно, в этом отношении он уступает более современным образцам, но не боится подрыва на противопехотных минах, а противотанковые на него не реагируют за счет низкой удельной нагрузки или срабатывают после того, как «Тигр» проедет над ними, в силу большой скорости автомобиля.