Музыка её не впечатлила. Юрка оставил Ханну на пару минут, поймал около сцены басиста, пожал ему руку. Они перекинулись парой слов, чему-то похохотали, и разошлись. Юрка вернулся к Ханне с двумя бокалами пива.

– Ну, рассказывай, кума, что там у тебя за безобразие творится? – спросил Юрка, проскальзывая на диванчик напротив Ханны.

– Да ну, – махнула рукой Ханна.

– Пиво пей, – Юрка пододвинул бокал Ханне, оставив пивной след на глянце стола.

– Спасибо, – она взяла бокал и отхлебнула. Это был уже второй бокал за сегодня. – Сейчас напьюсь.

– Ну и напейся, – согласился Юрка. – Я погружу твоё бесчувственное тело в такси и отвезу… куда тебя везти? Скажи сейчас, пока можешь говорить.

– Да ну тебя, Юр, – отмахнулась Ханна, невольно улыбнувшись.

Они молчали минут пять, уделяя внимание только пиву. Посетителей стало меньше, гвалт – тише. Музыканты освободили сцену и улаживали какие-то последние дела, Ханна рассеянно следила за их перемещениями.

– Вот Юр, как ты думаешь… Я только похоронила маму. Вот можно меня хоть на несколько дней оставить в покое? Не кормить, не домогаться, не требовать от меня бодрости и веселья? Можно просто обнять и помолчать?

Юрка взъерошил себе волосы и почесал макушку.

– Ну, кормить – это неплохо, мне кажется. Разве нет?

– Уточню: настойчиво кормить, когда кусок в глотку не лезет.

– Спасибо, что сказала, Хань, мне это в голову не приходило.

– Юр, не верю. Ты бы сообразил.

– Ну, может, и сообразил бы, не знаю. Но, мне кажется, ты меня переоцениваешь. А насчёт домогаться… Ты понимаешь, какая история. У нас, у грубых самцов, это как раз один из способов утешения. Я бы даже сказал, главный способ. Всё плохо – надо потрахаться. Видимо, он тоже пытался тебя так утешить.

Ханна замерла, не мигая.

– Ты что, серьёзно вот это?

– Абсолютно. Мы совершенно не утончённые чурбаны. Так что, Хань, ты особо строго его не суди. Объяснила – понял. Не понял – черпаком по чайнику.

Ханна замотала головой, сдерживая смех.

– Ты пей пиво, пей. Это, между прочим, тоже один из способов утешения. Ну, я на всякий случай, вдруг ты меня тоже заподозришь в бесчувственности?

27

Повторюсь, тут всё очень продуманно. Сегодня, например, я спала на улице в какой-то мягкой массе. Внезапная моя постель была похожа на большую хлопковую коробочку, торчащую прямо из земли. Я даже попробовала спрясть небольшую ниточку из этого пуха, прежде, чем уснуть. Получилось.

Чудной зверь лёг спать со мной. Я поделилась с ним остатком лепёшки, и он её съел. Похоже, хлеб и его подобие неизменен во всех мирах.

Мы схрумкали лепёшку, я поэкспериментировала с ниточкой, сгребла свою ящерицу в охапку, и улеглась поудобнее. Мне было очень грустно без Юрки. Даже не то слово – грустно! Больно и одиноко, словно меня и правда половина. Очень хотелось с кем-то обняться. Хорошо хоть зверь есть.

– Я назову тебя Барсиком, хорошо? – пробормотала я ему, засыпая. – Ты будешь моим тёплым котиком.

28

– Уходи, – сказала Ханна.

– Ну почему, почему? – огромный Сашка, кажется, был в растерянности.

– Это невозможно! Твоё наплевать, твои бабы, я не хочу всё это терпеть!

– И что? Ты пять лет потратила на меня, и останешься одна? Ну, если тебе так надо пожениться, пошли жениться.

– Да не надо мне от тебя уже ничего! И не надо беспокоиться о моём одиночестве!

– А о моём одиночестве?! Не только ты одна останешься, но и я!

– Ты? Один? У тебя вон, очередь, – Ханна махнула головой в сторону окна, за которым, очевидно и была очередь.

– Ты дура, что ли? Ну, сходил один раз налево!

– Не один!

– Да какая разница! Я живу с тобой, бросать тебя не собираюсь, еду покупаю! Чего тебе ещё надо!