– Рад слышать это. Как за ним ухаживают?
– За ним ухаживает такой толстый монах, из нашего аббатства Сент-Жев.
– Брат Доминик?
– Да. Брат Доминик. Чрезвычайно набожный человек. Я постоянно видела его на коленях. А еще там был такой… чрезвычайно напыщенный усатый немец… фельдфебель… я не запомнила его имени…
– Это господин Макс Эрвинбаум. Он из роты барона фон Гейделица.
– О, вот как… Я так жалею, что не познакомилась с бароном лично! Судя по отзывам, это чрезвычайно неординарная личность. Дю Перш и д’Бюрри только о нем и говорят!
Брат Гуго улыбнулся одной из своих трудноуловимых улыбок и подтвердил:
– Да! Это так. Фон Гейделиц весьма колоритная фигура.
– Эти двое, монах и немец, очень трогательно ухаживают за моим братом. Немец представляете, сначала даже не хотел пускать меня, хозяйку Каверака, к Теодору! Но, к счастью, Фриц шепнул ему что-то – и этот железный болван стал щелкать каблуками и кланяться.
Францисканец улыбнулся. Очевидно, представил себе эту сцену.
Он сказал:
– Я оставил Фрица и Рудольфа в Люнеле. Они должны были нанять карету и загрузить в нее тела Эрика, Томаса и Оливера… Ганс тоже едет с ними. Я сам поскакал в Авиньон. Когда я проезжал «Железный вепрь», я заехал навестить Теодора. Но вас там не встретил.
– Я видимо, отлучилась на воскресное богослужение…
– Верно, это было воскресенье. А когда появился Фриц?
– Он появился в воскресенье вечером. Фриц рассказал мне, что Рудольф едет потихоньку, чтобы не растрясти рану Ганса. Я вчера заехала прощаться с Теодором, в этот трактир «Железный вепрь», но Фриц уже исчез. Он поскакал вперед, догонять нашего фон Гейделица. Зато приехали Рудольф и Ганс. И я смогла, наконец, попрощаться с Томасом и Оливером… и с Эриком тоже. Я так рыдала… Я жестоко корю себя за этот поступок. Никогда не думала, что так выйдет…
Глаза маркизы покраснели и наполнились слезами. Она всхлипнула.
Майкл взял ее за руку:
– Ну, ну, Дженифер, что сделано, того не воротишь. Зато вы помирились с братом!
Маркиза всхлипнула еше раз, вытерла глаза платочком, и улыбнулась:
– Да, да, вы правы. Я три дня провела на этом постоялом дворе, ухаживая за Теодором и Гансом. Кормила их с ложечки, самым лучшим, с кухни Каверака… Теодор, представляете, просился ехать в месте со мной, в карете. Он очень хочет попасть в Авиньон. Страшно боится опоздать. Еле удалось его образумить. Он еще очень слаб и бледен, но думаю, через неделю ему будет лучше.
– Рад слышать. А как себя чувствует Ганс?
– Ганс плохо перенес переезд из Люнеля – у него опять открылось кровотечение. Но он быстро оправился. К моему отъезду он уже ходил. Ганс даже спустился вниз, чтобы проводить меня до кареты. Он очень милый молодой человек. Хоть и не знатного рода, но воспитаный, добросердечный и честный.
Карета остановилась. Мадам выглянула в окно и вздохнула:
– Вот мы и приехали, наконец. Вы разделите со мной трапезу, Мишель? Признаюсь, я невероятно проголодалась!
– Могу признаться в том же. С радостью принимаю ваше предложение!
Кучер слез с козел и помог маркизе выйти из кареты. Брат Гуго спустился вниз и, оглянувшись кругом, чуть не присвистнул.
Дом
Карета остановилась перед особняком, фасад которого был втиснут между другими домами на Епископской площади. У этого дома на площадь выходило всего в два окна в ширину, зато в высоту дом занимал целых пять этажей.
Брат Гуго вспомнил, что когда обходил Епископскую площадь, в этом доме ему не открыли. Тогда перед ним были плотно закрытые ставни и наглухо затворенная дверь. Внутри не было ни души.
Теперь же все ставни были нараспашку, а в окнах мелькали тени.