Лишь только прозвучало последнее слово, дверцу в темничной крыше снова закрыли и заперли на замок. Трубы и литавры вновь возгремели. Но сколь ни зычен раздавался от них гром, все же не мог заглушить жалобных стонов, возносимых пленниками из темницы, отчего глаза мои вскоре наполнились слезами. Между тем Древняя Мать воссела подле своего Сына на седалище, для них приготовленном, и повелела перечесть всех спасенных. Узнав число и занеся его на маленькую желтого золота дщицу, потребовала она себе все наши имена, каковые тотчас записаны были маленьким пажом. Оглядев всех нас по очереди, она вздохнула и обратилась к своему Сыну со словами, кои удалось мне расслышать: «Ах, сколь жалостны мне бедняки, оставшиеся в темнице! Будь на то Божия воля, спасла бы всех». На что Сын возразил ей: «Мать, такого Божие изволение, коему не пристало нам противиться. Когда бы все мы были Высшими и владели всеми благами земли, кто бы тогда бы прислуживал нам за столом?» В ответ Мать, помолчав, молвила: «Когда так, надобно все же избавить их от оков», что сразу и было исполнено, притом я освобожден был одним из последних. И хотя взор мой по-прежнему был устремлен на других, я не мог удержаться и склонился пред Древней Матерью, возблагодарив Бога, по-отечески милосердно перенесшего меня из тьмы на свет. Вслед за мною так же поступили и другие, что пришлось по сердцу Древней Матери. В завершение было нам роздано по золотой монете – в памятование и для траты. На одной ее стороне было выбито восходящее солнце, на другой – литеры D.L.S.[33]. Засим были мы все освобождены и отпущены каждый по своим делам, с увещеванием, да станем, во славу Божию, благотворить ближнему и всегда держать в тайне все, чему были свидетелями, в чем мы обязались и вслед за тем разошлись в разные стороны. Я же из-за ссадин, натертых оковами, едва мог ступить и припадал на обе ноги. Древняя Мать сие заметила и, посмеявшись, вновь призвала меня к себе и сказала так: «Сын мой, не скорби о сем изъяне, но, памятуя о своих немощах, возблагодари Бога за то, что уже в этом мире позволил тебе, несовершенному, вступить в столь высокий свет, и храни эти раны в память обо мне». В тот же миг снова вострубили трубы, да так, что я от испуга проснулся и тут только понял, что все сие было лишь сном, каковой, однако, столь глубоко запал в мой ум, что я еще долго о том печалился и словно бы чувствовал раны на ногах моих.

По содержанию сна Христиан Розенкрейц понимает, что Богу угодно его присутствие на свадьбе. Он облачается в белый кафтан, подпоясывается алой лентой, втыкает в шляпу четыре розы, берет припасы и отправляется в путь. Едва покинув дом, во второй день своего путешествия он сразу оказывается в чудесном лесу, непохожем на прежний, что позволяет считать, что на самом деле он так и не проснулся, испытав так называемое «мнимое пробуждение».

Рис. 1.12. Рафаэль Санти. Сон рыцаря. 1504 г. Две дамы в его сновидении предстают как Добродетель (с книгой и мечом), обещающая славу на войне, но крутой и каменистый путь, и Наслаждение (с цветком), дающее легкую и беззаботную жизнь.

Так он доходит до трех высоких кедров, на одном из которых висит указатель выбора направления. Первый путь – короткий, но опасный, идущий через скалы; второй – обходной и легче; третий – королевский, но по нему могут пройти лишь единицы из тысяч; четвертый – вовсе недоступен для смертных, так как требует «нетленного», то есть очищенного, тела. Волею судьбы Христиан оказывается на длинной, обходной дороге, ведомый на юг летящим впереди голубем, которого до этого угостил хлебом. Под вечер он видит Врата на высокой горе и, направляясь к ним, встречает Стража в голубых одеждах, который требует показать ему приглашение. В обмен на бутылку воды Страж дает ему золотой жетон и письмо для охранителя следующих врат. Достигнув их и встретив еще одного Стража со львом на цепи, Христиан меняет припасенную соль на другой жетон и, освещая путь факелом, который дала ему Дева в голубом у Вторых Врат, бежит к Третьим Вратам в глубине замка, чтобы успеть пройти до того, как они закроются на ночь.